Сибирские огни, 1968, №2

унылая, грязная кляча, запряженная неумело, с неподтянутым второпях чересседельником, свалившаяся назад дуга, даже это сердило старуху; получалось, что городская вертихвостка дуриком хотела приобщиться и к их деревенской жизни. — У нас и ведер еще нет,— торопливо объясняла ж'еншина,— ни­ какого хозяйства. Наш детский дом новый, он стихийно возник; в до­ роге собирали детей, сирот, потерявшихся ребят. Пожалуйста, прошу вас — мы сразу же привезем бидоны, видите, у меня лошадь.— Она дернула вожжи, лошадь опустила голову, тряхнув нестриженой, в репь­ ях гривой, будто тоже кланялась Фросе поясным поклоном.— Прошу вас, милая. > На привокзальном пути, железно громыхнув, остановился воинский состав. Из теплушек повалили солдаты,' затопляя базарную площадь. .Женщина в отчаянии схватилась за ручку бидона. — Вот видите, я говорила, я просила вас! — выкрикивала она, лицо и высокай шея пошли малиновыми пятнами.— Поймите, у нас шестьде­ сят человек детей. Д аю вам честное слово, что никто из взрослых не прикоснется к молоку... Толпа штурмовала оба колхозных воза, в толчее Фрося потеряла из виду шуструю старуху, а женщина вдруг побелела, поголубела даже лицом, губы — и те словно покрылись меловым налетом, казалось, она повалится на бидон и умрет при нем. — Крепко держите! — сказала Фрося и схватилась за другую ручку. Они опустили шестиведерный бидон на дно телеги. — Пусть, пусть один, этого достаточно, этого нам на два дня хва­ тит,— срывающимся голосом говорила женщина, зачем-то осаживая лошадь и н аезжая на толпу.— Пожалуйста, хорошая! — Это относи­ лось к лошади.— Поскорее... Ну-у, послушная! Фрося отняла у нее вожжи, вывела лошадь на гремящий булыжник. — Вы ее не агитируйте,— сказала Фрося с улыбкой превосход­ ства.— Она до кнута привычная. Вы ее легонько, отак,— она словно пощекотала лошадь кнутом.— Это ей не обидно, это как разговор у людей. Женщина преданно заглядывала Фросе в лицо, но не льстиво, смотрела с истинной, необманной любовью. — Вы не бойтесь, что кони все молчат, глядят и молчат,— говорила Фрося.— Добрее их на всем свете никого нет. Другой раз заглянешь ей в глаза, и аж страшно делается: она ж про тебя все знает, а молчит. Фрося умело играла вожжами, лошадь взбадривалась, прибавляла шагу, радуясь уверенной хозяйской руке. — Я понимаю! — благодарно соглашалась женщина.— В детстве я любила лошадей, инстинктивно, неосознанно. Если случалась на ули­ це лошадь, отец несколько кварталов бежал за ней, а я у него на ру ­ ках и дрожу от восторга. В Москве, знаете, лошадь — редкость. Вот чего Фрося не могла себе представить: московскую людную улицу и мужчину, который бежит за лошадью с девочкой на руках, бе­ жи т мимо машин и трамваев. — Запрягать их ужасно трудно,— простодушно призналась жен ­ щина.— Все эти ремешки, веревки, зачем их столько?.. А в оглобли ее поставить, и головой не к телеге, а наоборот, вот что трудно. Фрося рассмеялась всем смуглым скуластым лицом. Глаза её, гу­ стого серого цвета, сидели неглубоко, как у матери, плоско, по-калмыц­ ки врезанные в тугую, нежную плоть. И вся она была ладная, крепкая, в мать, но ниже, тяжелее Насти, и одета аккуратно: сапоги на каблуч­ ках, ситцевое желтое в полоску платье и белая хустка на голове.