Сибирские огни, 1968, №2

вокзалах и степных полустанках в женский говор, надеясь услышать голос м а т к и . Три дня тому н а з ад он среди ночи выскочил из вагона, где ехал их детский дом, т ы л ь к о н а е д н о м и н у т э , — какие-то женщины на перроне заговорили на польско-еврейском жаргоне,— но никого не нашел и отстал от поезда. — Слушай !'— сказал Коваль в порыве великодушия — Д авай к нам, а? — На коне? Мальчик испуганно огляделся: взгляд его карих глаз заметался между гнедым, Ковалем, смятым пальтишком и далеким полустанком на горизонте. Большая голова, разом отяжелевшая от мыслей, надежды и страха, склонилась к плечу. — Ты меня слухай, я тебе все растолкую,— торопливо говорил Коваль, заглуша я собственную тревогу по поводу того, как оно все там получится, если он привезет мальчонку.— У нас сыт будешь, у нас мо­ лока — залейся. — Алеж... Дроги пане... Он был жа лок и унижен. В Ковале шевельнулась досада, и, глуша ее в себе, он неловко обнял Л а з а р я и прижал лбом к ордену. — Дроги пане... Дроги пане! — бормотал Лазарь . — Л адно с паном, мы панов уже сто лет не видали. Ты меня слу­ хай,— настаивал Коваль, сжимая рукой цыплячье плечо.— Я тебе пло­ хого не присоветую.— Коваль повернул его лицом к холмам .— Вон, на горе дубки. Там наши стоят. Скажешь им, тебя председатель при­ с л ал .— Сквозь суконную рубаху и тощую грудь мальчика Коваль слы­ шал толчки его сердца. И горькая мысль обожгла его: ведь не случи­ лось ему т ак ласково обнять Илью. Любил сына, любил, годовалого подкидывал высоко на руках, пугая Ганну, а подрос Илья — и кончи­ лось баловство, иной раз толкнет дружески в спину, и все,— Я тебе, хлопец, резолюцию напишу, так оно лучше, и тебе спокойнее.— Он вы­ нул из кармана потрепанный блокнот, химический карандаш и н абро ­ сал записку.— Сагайдаку передашь, длинный такой, на бричке. Тебе его всякий покажет... — Бардзо дзенькую, дроги пане. Коваль снова вскочил в' седло, а когда отъехал и оглянулся, то понял, что мальчик простоит с запиской в руках, пока он не скроется, и выбросит ее. Коваль почувствовал было облегчение, что все само со­ бой решится и его вины в том не будет, но тут же устыдился своих мыс­ лей, устыдился до ожесточения, до стука крови в висках. Он резко по­ вернул назад, велел Л а з а рю прихватить пальто, протянул ему руку, легко поднял мальчика и посадил впереди себя. — Рви записку и ничего не бойся. Сидя позади мальчика, вдыхая запах чужого, острого пота, Коваль вдруг развеселился и нахлестывал жеребца, не обращая внимания на потравленное поле. Ему подумалось, что если уцелел этот хлипкий го­ родской парнишка, то Илья и подавно вывернется. Илья цепкий, ж и ­ вучий; доймет голод, он, чего доброго, сам раздоит кобылу. И зерна в полях много. Коваль за всю свою жизнь не видал таких отъевшихся на неубраных хлебах птиц. Он найдет сына. Может, не сегодня, но навер ­ няка найдет. А то и искать не придется: Илья объявится сам, догонит обоз и молча, счастливый, пойдет рядом с возом и виду не покажет, что пропадал где-то. И только скажет высоким, ломким голосом: «Зд р ав ­ ствуйте, тато!» А больше ничего Ковалю и не надо. И уже ему к а з а ­ лось, что Илья догнал обоз, и надо торопиться, послушать, чего они там рассказывают — Илья, Семен Кравченко, заика Митя Косов.