Сибирские огни, 1968, №2

и сеном. И слышались приглушенные голоса: напевный, важничающий голос хозяйки и мужской, скрипучий и льстивый голос деда Гордиенко. — Шли бы вы до своего воза,— жеманно ск а з ал а Гребенюк. — Конь у меня разумный, от коллектива не отобьется.— Д ед про­ кашлялся .— Хозяйственная вы женщина. Крышу б дать на эту фуру и як в хати, як у Христа за пазухой... — Христа не трогайте! Вы ж партейный, в бога не веруете. у - Правд а , не верю,— невесело согласился дед.— Но уважаю... — Христа? — Вас,— нашелся Гордиенко и, вздохнув, продолжал: — А что с нами, холостяками, будет, я и ума не приложу. Одно д е л о— сварить надо, не каждый может, потом споднее постирать, латку покласть, об­ ратно — вошу выбрать. В дороге вошь наскочит; от немца уйдешь, а от воши никак... — Бог помилует. — Меня не помилует. На меня вся наеекомая жадн ая , хоть воша, хоть блоха. — Шли бы вы! — ск а з ал а старуха настойчиво. А Гордиенко гнул свое: — Такие холостяки, як С а г айд ак чи Шпак, их сразу по возам разберут, еще и передерутся бабы. Женихи! А дедам-обозникам что делать? К примеру, куда податься Зозуле? Сагайдак уже обогнал фуру и, обернувшись, увидел, что Гордиен­ ко обнял Гребенючиху. — Очень вы мне жену-покойницу напоминаете, аж страх берет. — Срамота! Срамота, Пилипп Степанович! — вывернулась она. Откуда-то из складок, крестьянского платка выпростал голову бе­ лый петух и долбанул в руку деда. Истомившийся в одиночестве под платком, он издал боевой клич, и в разных концах обоза ему ответили надсадные петушиные голоса. Впереди ехали Ковали. Сагайдак принял чуть вправо — этой ночью к Ганне и не подступайся: пожалуй, клюнет посильнее петуха. Если бы Ганна окликнула его, позвала, тогда другое дело,— а она приметила бричку и отвернулась, склонилась над мужем, будто укры ­ вала его от злого глаза Сагайдака. — Я приказал — птицу не брать! — хрипловато говорит Коваль. Перед рассветом лихорадка бьет его особенно нещадно. — Никто и не взял,— успокаивает его Ганна. — Брешешь! Я ж слышу — кричат. — От болезни, Гриша, от жара...— Ганна утирает ему лоб. — Что ты, не слышишь?! — страдальчески стонет Коваль.— Кричат! — В чужих селах кричат, баламут,— невозмутимо ск а з ал а Ган ­ на.— Кругом же колхозы: люди спят, а петух кричит. Тихо у нас, ко ­ леса скрипят и скотина копытом землю бьет. Правда, Полинка? — Правда, тагу! И теперь, хотя бричка порядком отвернула, Ганна чувствует С а ­ гайдака и рада показать свою власть над Ковалем. Она как будто до ­ вольна, что, вот, Коваль с Сагайдакрм приказали не брать птицу, а лю ­ ди взяли,— иной бабе легче сундук добра оставить в хате, чем петуха. — Время им кричать,— догадливо говорит Ганна,— вот ты и слы­ шишь. Привык за жизнь... Тихо кругом... А крик пошел по всему обозу, уже и Сагайдаку он уши забивает. — Правда, тихо,— Коваль успокоился.— Очуняю, Ганно, надо в армию. Вы и без меня справитесь. Илюша придет, будет тебе помощь и защита...