Сибирские огни, 1968, №2

— И пойду! — Иди! — Ганна сорвала с него кожух. — Бочку взяла, рядна, половики...— нудно басил Коваль,— Д у м а ­ ешь, на год едем? К осени дома будем. — Хороший план! — поддакнул Гордиенко.— Реальный. До к а ж ­ дого немца довести бы этот план и — порядок. — Не мордуй душу, дед,— обозлился Коваль.— Моду взял, смешки строить. Гони скотину бродом, давай, рушай, а за полчаса и мы выйдем. Теперь и Ганна, и все вокруг поняли, что ожиданию пришёл ко­ нец. Малярия еще крепко д е рж а л а Коваля, но и он н е .сдавался , он снова стал хозяином обоза, и теперь слово его будет, как всегда, последним. Гордиенко живо затрусил в темноту. Кто-то заголосил, запричитал неподалеку. — Может, Тонька Арефьева родами кричит? — Тю! Типун тебе, языкатый! Я тут! — испуганно крикнула Тоня, молодая, с тяжелым круглым животом женщина,— Мне два месяца носить. — Тонька-солдатка, она службу знает.— Коваль в исподнем сошел на траву и стоял нетвердо, держась за воз.— Пойду в бричку к тебе, Петя. Ганна кинулась, оттерла мужа от Сагайдака, силком уложила его обратно и укрыла кожухом, чуть не с головой. — Ты ж хворый, хворый,— суетилась она, уТирая слезы полной рукой, подтыкая овчину, склоняясь над ним, будто укладывала не му ­ жа, а Илюшу.— Лихоманка его бьет, а он до Петьки в холодную брич ­ ку... Там и здоровый помрет... Ложись в теплое, пока не выдуло! — з а ­ ливалась она в плаче по Илье. Ж д а л и хлопцев. Уже и табун и гурты миновали старицу, вышли к грейдеру, а они все ждали. Бабы бегали по песку, забредали в нагре­ тую июльским солнцем воду, казалось, что и это тепло от пожара. Су ­ хими глазами смотрели на пылающий берег, и страх охватывал их: где они там засели, чертовы хлопцы! Затихал в ночи неспокойный рев быков, блеянье овец. Нужно было уходить. Стронулись тихо. Темной горестной чередой двинулись возы, тем ­ ные фуры с высокими грядками, гарбы, телеги, повозки с перетянутым веревками скарбом, плетеные кошевки, рессорная бричка Сагайдака, расписной, куцый, будто детский, возок шорника Зозули, в котором и он мог спать, только поджав колени к самому лицу, доброму, терпели­ вому, в тяжкой пороховой просини. Когда последняя гарба миновала большак и, громыхнув на кювете, вкатила в степь, в чужие уже травы, старуха Анастасия очнулась от дремоты. — В е р к а !— окликнула она невестку.— С кем война? — С немцем! — Вера сидела сбоку, свесив ноги, не отрывая глаз о т пылающего села.— С немцем,— повторила она по привычке. — Который год все с немцем воюем,— сокрушалась старуха. — Месяца нет, мамо. — Все с немцем и с немцем... Тридцать лет с немцем воюем,— бормотала Анастасия.— А где Семен? Вера закусила губу, промолчала. — Д а л бы он хоть годок роздыху,— тянула свое свекровь,— а то всё" воюет и воюет. Когда ж он жить будет, тот немец бедолашный... Вера кивает, говорит тихо: — А пропади он пропадом!..