Сибирские огни, 1968, №2
сывает читателю ребусы, заставляя его ломать голову, - либо по поводу того, чем вызвано то или иное важное сюжетное со бытие либо по поводу того, что и когда происходило, что чему предшествовало Избранный им прием «сначала удивлю, а потом кратенько, попутно объясню в чем суть» — становится утомляюше одно образным Хорошая вешь — лаконизм Но при том условии, если он конденсирует в себе заряд мыслей и эмоций и ja таким лаконизмом читатель может разглядеть что-то суще ственное, способное заменить простран ные описания А вот го, как «с размаху» введена в действие на первых страницах некая Лю ба, как возникает близость ее с Роговым, как, попав из геологической партии (куда Рогов был временно отпущен по особому распоряжению) в консерваторию, Люба, окончив ее, стала артисткой и сообщила Рогову в письме, что у него есть дочь... в Янаульском детдоме, а сама-то Люба вышла зам уж ,— все это прочерчено в сю жете едва заметным и надолго прерываю щимся пунктиром. Поэтому страдания Рогова отнюдь не трогают читателя — они лишены худож е ственной достоверности. И з письма Любы выясняется, что доче ри их уж е четыре года. Когда прошло это время между шест надцатой и двадцать восьмой страницами? Непонятно. Н адо сказать, что скачки времени в ро мане не однажды заставляю т читателя не доумевать. Через несколько страниц после письма Любы Рогоз, освобожденный из заключе ния, едет в Янаул за дочерью Наташкой. Еще через несколько страниц Рогов — в родных местах, на руднике. И почти сразу речь идет о том, что он назначен управляю щим трестом. Но сообщение о том, что это произошло вслед за тем, как он после тюрьмы «два года работал горным масте ром»,— опять-таки абсолютно неожиданно. Когда и как прошли мимо сюжета эти два года? Пож алуй, еще большее недоумение вы зывает развитие взаимоотношений Рогова с другой героиней — Верой Чугуновой. Собственно, развития-то никакого и нет! Увидел Рогов Веру на собрании, не запом нил ее. ибо при новой встрече не сразу мог вспомнить — кто это; далее следуеД инте ресно • написанная едена у костра, где Ве ра, случайно там оказавш аяся, быстро на ходит общий язык с Наташкой. А незадол го до конца читатель абсолютно неожидан но узнает, что Вера стала... женой Рогова. Прием «сначала удивлю...» пронизыва ет книгу буквально насквозь. На заклю чительных страницах книги мы узнаем, что Рогова, когда он был в гостях, куда-то вы зывают. Можно лишь догадаться, что при чина важ ная, ибо он, уходя, даж е не- по смотрел пи на Веру, ни на Наташку. Сразу за этим — после пробела — идет фраза: «Вот уже второй час мерно и мощно гудят моторы ИЛ-18». Рогов куда-то летит с Верой, которая «теперь всегда рядом, всегда есть и будет рядом». Это сообщение читатель невольно «про- глатывает», не улавливая, как того и хо тел автор, многозначительности фразы. Только потом осознается и смысл нарочи то проходных слов: «Слышно, как она смеется... И Рогов знает, какие должны быть сейчас у нее глаза» и т. д. На предпоследней же странице — в ко торый уж раз! — автор возвращ ает нас назад, сообщая, что «тогда» (надо пони мать — после вызова из гостей) Рогов спустился в шахту, направился один в опасное место и, когда уже решил возвра щаться, «позади с надсадным кряком рва нуло. Потом в лицо, в глаза накатило баг ровое, нестерпимо жаркое». Следует нозый отступ, после которого мы узнаем, что Рогов целую зиму проле ж ал в больнице, где рука и нога его стали благополучно срастаться (?) и где он бод ренько заявил одному из посетителей, что через несколько месяцев «двинется в знаме нитую глазную клинику... врачи кое-что обещают». Вот только когда читатель узнает, что Рогов... ослеп! Д аж е об этом трагическом событии в жизни главного героя сообщается попут но, нарочито «между прочим». Вот такой лаконизм, характерный для романа, вряд ли оправдывает себя. Конечно, писатель не обязан описы вать все день за днем. Но когда весь ро ман построен с помощью «перестановок» или изобилует неожиданными сообщения ми о важных событиях, которых в сюжете не было, это уж начинает восприниматься либо как композиционное «кокетство», либо как «незавершенка», пользуясь производ ственной терминологией! Мне думается, что недостаточно на этот раз поработал А. Волошин и над языком романа. Почти все действующие лица частенько выражают свои мысли однотипно, в од ной и той же интонации и манере — с не различимой обязательной иронией, с одним строем речи. Примеров можно привести сколько угодно. Рогов не хочет, чтобы «даж е самые знаменитые знаменитости, даж е при по мощи ультрасовременной электроники, ко пались в его персональном пищеводе». Начальник штаба полка Романенко (возникающий в воспоминаниях Рогова) говорит: «— Пользуйся тут моей славой, пока знахари будут ковыряться в моих драго ценных кишках». Начальник лагеря Кузьма Кузьмич за являет: «— Вообще-то личное сердце у меня
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2