Сибирские огни, 1968, №2

тутских, плюс год и еще пять — двадцать девять. Он всего на пять лег старше меня!» Заварзин вынул новую папиросу, стал неторопливо разминать. — Из этих пяти,— сказал он. окинув глазами зимник,— полтора сезона вот в этом дворце. — Разве здесь можно жить? — Жить везде можно. Было бы только ради чего... Километрах в семи отсюда охотничья избушка есть,— в ней мы тоже одну зиму зимо­ вали.— Заварзин улыбнулся, покрутил головой:— Однажды мне при­ шлось даже месяц жить в курятнике! — Ну как же вы туда попали? — Д а вот попал... Правда, давно это было, в первый год. Здесь, в верховьях Терси, поселок есть, дворов пятнадцать, кержаки живут, об­ щина. Мы заранее его облюбовали, решили партию в нем поставить. Приехали на лошадях вдвоем — радист еще со мной был. Стучимся к одним — не пускают, к другим — не пускают, косятся; к третьим — тоже. Обошли всех. А весной дело было, снег еще лежал. Что ж, говорю им, креста на вас нет, не на улице же нам оставаться, в святом писании же сказано: предоставь путнику кров и пищу; пустите хоть в пристройку. А пристройки, правда, у.них добротные — с настилом, с оконцами. Толь­ ко что печки нет. Ну, пустил нас один дед, сжалился, наверное, я его цитатой из писания тронул. Там у него куры с утками обитали. Вот мы в их компании и жили месяц; рация наша тут же развернута была. Куз­ нецкие радистки все удивлялись: чего это вы, ребята, там кукарекаете?.. — Вы очень много курите, это же вредно,— сказала Инна. — Говорят, одна папироса,— Заварзин подул в мундштук, прикусил зубами,— отнимает минуту жизни. За сто лет таким образом набегает год. Так какая мне разница — сто лет прожить или девяносто девять? — Вы шутите, а я серьезно... — Я понимаю, что вы серьезно. В вашей серьезности, товарищ сле­ дователь, я сразу убедился. Инна опустила глаза, сказала: — Меня Инной зовут. — Да, да, Инна, я вспомнил, хорошее имя.— Заварзин улыбнулся уже совсем сонный,— А меня Алексеем... Давайте-ка спать, завтра у нас трудный день.— Он заворочался, устраиваясь поудобнее, пробормо­ т ал :— Лампу на окошко поставьте, пусть горит... Инна посидела еще несколько минут и осторожно легла поодаль от Заварзина, потянула к подбородку полушубок. Сон ее был неглубок, беспокоен, полон смутных видений; ушиблен­ ная нога то и дело отекала, заставляла беспрестанно искать ей удобное положение. Тело в одежде горело, задыхалось. Под головой было низко и жестко — болел затылок. Помучившись до полуночи, она лежа стащила с себя свитер, суну­ ла в изголовье. Под утро стало так холодно, что Инна проснулась оттого, что стук­ нула зубами; села озираясь. Печь была черна и молчалива, за стеной рывками шумел ветер, лампа на подоконнике помаргивала вместе со своим отражением, готовая погаснуть. Инна посмотрела на Заварзина: он спал, отвернувшись к стене, уку­ тав голову полушубком. Спал как ни в чем не бывало. Ей стало вдруг обидно — за себя, за свои мытарства, которых она совсем не заслужила, за этот собачий холод, подкинувший ее с постели и даже за те «опас­ ные» мысли, с которыми она ложилась рядом со своим спутником и ко­ торые совсем не оправдывались... «Ну уж, дудочки», пробормотала