Сибирские огни, 1968, №1

Не в коня корм, Вася. Кашляю я с папирёс. Ну да одну изве­ ду, пожалуй. Я ему шешнадцать, а он — десять! Я шешнадцать, а он — д е ­ сять! — рубил кулаком Кольча-старший. — На чем сошлися? — На двенадцати. — Вот тут и поторгуй! 0 “ —И завались сохатый в берлогу! — рассказывал про охоту дядя Ваня. А он, хозяин-то, и всплыл оттуда! Я тресь из левого ствола! Идет! Тр-р-ресь из правого — идет! — Иде-о-от?! Идег! Вся пасть в кровище, а он идет. Я цап-царап за патрон­ таш, а там ни одного патрона! Вывалились, пока сохатого гнал... — Биллитристика все это! — ехидно заметил грамотей Зырянов.— Со-чи-ни-тельство! — Вякай больше! Чего ты в охоте понимаешь? Сидел бы уж с грыжей со своей и не мыркал!.. Бабушка вклинилась меж Зыряновым и дядей Ваней — сцепятся з а грудки, чего доброго. — Не пьют, Митрей, двое: кому не подают и у кого денег нету. Но чур надо знать. Норму. — И только поп за порог — клад искать. А русский солдат шу-урх к попадье-э-э, под одеяло-о-о!..— напевал Мишка Коршуков Августе на ухо. • — Руки зачем суешь, куда не следует? Убери! Вон она, мама-то... Все зрит! - - Вот рыба, таймень. Так? — спрашивал у близсидящих бабенок дядя Левонтий, уминая рыбный пирог,— А я, когда в морях ходил, спрута жареного ел! — Ко-во-о-о? — Спрута! Чуда это морская. Змей — не змей, но навроде. Скус- ная, гада, спасу нет! — Тьфу, сграмина! — плевались бабы.— И как токо Васеня с тобой целуется?! — Кто про чё, а вшивый все про баню! — махнул рукой Левонтий. — И что за девки пошли?! Твои-то закидали* тебя ребятишками, закидали! Распустила ты их, Авдотья, ой, распустила! — Дакыть и мы не анделицами росли, Марея. Нас рано замуж вы­ талкивали. Тем и спасались, а то бы... Да ну их всех, и девок, и мужи­ ков! Споем лучше, бабы? И тонкий голос тетки Авдотьи накрыл и разрезал, как пирог, разговоры: Люби меня, детка, покуль я на воле. Покуль я на воле — я твой. Судьба наг разлучит, я буду жить в неволе. Тобой завладеет другой... Тетка Авдотья вкладывала в эту песню свой, особенный смысл. Родичи, понимая этот смысл, сочувствовали тетке Авдотье, разжалоби­ лись снова и припев хватанули так, что стекла в рамах задребезжали, качнулся табачный дым и, казалось, вот-вот поднимется вверх потолок и рухнет на людей. Пели надрывно, с отчаянностью. Д аж е дедушка ше­ велил ртом, хотя никогда никто не слышал, как он поет. Гудел басом вдовый, бездетный Ксенофонт. Остро вонзался в песню голос Августы — молодой вдовы, оставшейся с глухонемым сыном На наивысшем дре­ бе зг е и слезе шел голос тетки Апрони, битой и топтанной мужем своим,