Сибирские огни, 1968, №1

Неизрасходованный заряд сжигал бабушку, и утром она выпалила его в деда. Тот выслушал бабушку сдержанно, лишь поскорбел лицом, и борода его, под Пугачева стриженная, раза два прошла вверх-вниз, чего бабушка, ослепленная гневом, к несчастью не заметила и вовремя не застопорила. Не дослушав до конца бабушку — завелась она надол­ го, д ед пошел во двор, вывел коня Ястреба, вынул бастрык из ворот, забросил его в гущу жалицы, и я, смекнувши, к чему дело клонится, ри­ нулся в избу: — Баб, а, баб! Дедушка уезжает!.. И понеси лешак! Пусть уезжает!..— с прежним накалом в голосе крикнула бабушка, но тут ж е помчалась во двор. Бунт деда дошел до такой степени, что он оставил распахнутыми ворота и, более того, не поднял доски в подворотне и разнес ее теле­ гою в щепье. — И не запирай! И не запирай! — кричала бабушка с крыльца, размахивая руками.— И я не запру! И я не запру! Вот стыдобушка-то будет! Глядите, люди добрые, как у нас ворота расхабарены! Глядите и дивуйтесь! Поло! Все кругом поло! У тебя поло-то! У тебя!..— так кри­ чала бабушка, а сама на цыпочки поднималась и вытягивала шею, должно быть, стараясь разглядеть, не одумался ли дед и не возвра­ щается ли. Но за кладбищем телега загромыхала по камешнику Малой речки, с бряком и звяком пронеслась в гору и исчезла в сосняке. Ястреб, пере­ пуганный тем, что смиренный и добрый человек хлестал его вожжами, мчался в гору по направлению к заимке, где Кольча-младший заменил дедушку, чтобы высвободить его в помощь бабушке. А помощник-то, вон он, был и нету! •— Ха-ра-шо-о! Ха-ра-шо-о-о-о! Очень д аж е славно! — подбочени­ лась бабушка, когда звук телеги умолк в лесу.— Съедутся детки род­ ны е— где тятя— спросят? Внуки, деточки малые — где наш дедушка родимый? — спросят. А я и скажу имя: милые мои деточки, ударила ему моча в голову и умчался ваш Илья-пророк ко всем лешакам, токо те­ лега загремела. И поймите вы, мои родимые,— скажу я имя,— какая моя жизня была с таким человеком! Сколько мук и страданий приня­ ла я, горемышная-а-а... Всю-то он кровь мою выпил, уж ни кровиночки не остзлося-а-а... Только причитать и высказываться бабушке недосуг, а потому она все это говорила и напевала, управляясь по хозяйству, а ворота все же не закрывала и мне закрывать не велела. С уязвленностью и тайной болью она все повторяла, пусть, мол, люди посмотрят, пусть полюбуют­ ся и рассудят — какова ее жизнь и какое она страдание приняла на своем веку. Д о самой ночи ворота были полыми, а когда стемнело, пришлось нам их все же закрыть. Н адежд на возвращение дедушки больше не оставалось. Пока нашли мы бастрык в жалице, обстрекались оба с б а ­ бушкой, и она, примачивая мои, волдырями взявшиеся, руки, уж е вяло, остывая, грозилась: — Посидишь вот голодом-то, посидишь!.. Ишь, сбрындил! Чего и сказала? Ну, не выпивал, так не выпивал. Я тоже нервенная, тоже могу лишнее брякнуть. Мало ли?.. Конишку-то, конишку забьет-от! В ём ведь, в крехтуне, зла этого пропасть... Ой, забьет!.. Вот печаль моя об чем... Почти весь следующий день бабушка крепилась, твердость сохра­ няла и все разговаривала так, будто дед — вот он, рядом. А потом с д а ­ лась, наладила заплечный мешок с харчами и снарядила меня на заимку: