Сибирские огни, 1968, №1
— Куда там! — осторожно сказал я, не совсем понимая, к чему он клонит. — Раньше как было,— наклонился ко мне Жора,— полная зависимость от болез ней, разных там потрясений, я уже не гово рю о возрастных изменениях. Допустим, продырявилась у тебя память. Склероз, так оказать. Куда от него денешься, а? — Да, склероз,— грустно подтвердил я.— Уж от него никуда... — А теперь? — сказал Жора, и глаза его засверкали. — Теперь?— откликнулся я. — Сдаешь это барахло,— сказал Ж о ра,— и получаешь новую голову, не подвер женную заболеваниям, инфекциям, депрес сиям... — Высокостойкую, значит,— заметил я. — Именно,— кивнул Жора.— А кроме того, с нестареющей памятью, абсолютно правильным мировоззрением и гарантией от временных заблуждений. — Как, и это предусмотрено? — спро сил я. — Ну разумеется.— Тут Жора перешел на интимный полушепот.— Послушай, доро гой, я тебя очень уважаю, но знаешь, ка кой резонанс получило твое последнее сти хотворение? — Кхм,— кашлянул я.— Интересно. Жора достал уже знакомую мне кар точку. — Так,— прищурился он,— Ну, тут по вышение производительности труда на ноль целых восемьдесят три десятитысячных про цента в сфере коммунального обслужива ния две парфюмерные фабрики перевыпол нили квартальные планы, обязательства сотрудников одного института и кое-что еше — из области положительного воздей ствия... Но, вместе с тем! — Жора поднял палец.— Шофер такси Букина Эсфирь со вершила преднамеренный наезд на диктора телевидения товарища Бабарышника; уча щиеся ГПТУ Мудрик и Полоухин вырезали гладиолусы на городской клумбе; двена дцать ночных сторожей подали заявление об увольнении по собственному желанию и, наконец, некто Левандовский из оркестра народных инструментов... — Венька!— перебил я. — Возможно,— сухо сказал Жора.— Не кто Левандовский ударил собеседника по голове домброй... А теперь скажи: можем мы такое допускать? — Ну-у,— сказал я.— Видишь ли... Что касается Веньки, то вряд ли тут мои сти хи... Он их и не читает сроду... — Не можем мы такое допускать! — твердо ответил на свой вопрос Жора. — Так-так,— вздохнул я.— Значит те перь этот Бабарышник будет спокойно гу лять, и никто на него, сукина сына, уже не сможет наехать? — Ну да! — радостно подтвердил Ж о ра.— Если случайно не попадет. — Случайно он не попадет,— сказал я.— Чего захотел. — Скажешь тоже, дорогой! — рассмеял ся Жора.— Разве я хочу? Пусть живет... Ладно,—закруглил он.— Сейчас распоря жусь, чтобы тебе выдали девятьсотседь- мую... — Погоди,— удержал я его.— Не торо пись... Слушай, Сосискян, ты меня давно знаешь... Скажи, я просил когда-нибудь для себя исключительных благ? — Нну! — сказал Жора.— Знаем твою скромность. — Может, с черного хода чего-нибудь тащил или по блату доставал? — Зачем такое говоришь? — расстроил ся Жора. — Ну вот,— сказал я.— Не просил до сегодняшнего дня. Это в первый и послед ний раз. — Понимаю! — вспыхнул Жора.— По нимаю,— повторил он и заерзал. Потом перегнулся ко мне через стол и сказал: — Имеется одна невостребованная. Го товили для академика... Только как ста рому другу, дорогой... — Тю! — замахал руками я.— Катись ты со своим академиком! Я о другом! Ты мне только выпиши справку: дескать, гражда нин такой-то голову поменял. И все. А я уж заберу эту свою. Тем более ее еще и распаковать не успели. — Справок не даем,— официально ска зал Ж ора.— Отрезали эту бюрократию. Н а всегда... Здесь,— он похлопал рукой по ка кому-то лысому прибору.— Здесь все фик сируется. Обменял — зафиксирует, не обме нял — пеняй на себя. — Д а-а,— задумался я.— А может, по добрать что-нибудь из брака? Что-нибудь похожее на прежнюю? — Тебе как лучше стараешься,— оби женно сказал Жора,— а ты... понимаешь.— Он нажал кнопку и спросил в микрофон: — Товарищ Маточкина, как там у нас сегод ня? Одна? А что за дефекты? Жора усилил звук, и мне стало слыш но, как женский голос перечисляет: «Скле роз, депрессивные приступы, головокруже ния, мигрень». — Господи, Жора! — вскочил я.— Это же почти моя голова! — Положим, мигрени-то у тебя не бы ло,— буркнул он. — Эх, Сосиска! — сказал я,— Уж к миг- грени я как-нибудь привыкну! Через час я вышел из обменного пункта. На плечах у меня была моя новая старая голова. В кулаке я сжимал две таблетки. Это Сосискян дал мне их на прощанье. «Возьми,— сказал,— они сладкие. Кислова тые такие. После этого дела три часа нель зя думать, а без таблеток все равно ду мается». Мимо бежала собака. Я хотел бросить ей таблетки, но пожалел. За что же ей та кая обида — три часа не думать. Бросил таблетки в урну.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2