Сибирские огни, 1968, №1

летарское сознание, святое бескорыстие, лю ­ бовь к людям труда и веру в неизбежное торжество коммунизма,— качества, которые духовно роднили всех коммунистов-проле- тариев 20-х годов, Сергей Чертков, однако, неповторим как личность и как участник несколько иных событий, чем те, которые запечатлены на страницах «Поднятой це­ лины». Плодотворно сказался в изображении Сер­ гея Черткова и драматургический опыт Д. Зорина, его умение насытить действие острьими, жизненными коллизиями, передать драматизм эпохи. Превосходно написана ав­ тором сцена стихийно вспыхнувшей крова­ вой схватки на мельнице, когда Сергей Чертков, рискуя жизнью, убедил возмущен­ ных бедняков, возглавленных Вадимом Го- ревым, в их неправоте и направил их энер­ гию в русло социалистического правопо­ рядка. Идейно-художественный пафос романа «Русская земля» в органической неприязни автора к любым проявлениям культа лич­ ности, к слепому упованию на чиновные ав­ торитеты, к бездумному преклонению перед былыми заслугами. .Сложная, трагическая судьба ослепленного собственной славой во­ жака Сазония Федотова, этого заблудивше­ гося искателя так называемой мужицкой правды, помогает нам глубже понять драму русского крестьянства переходной от капи­ тализма к социализму эпохи. Полон глубокого драматизма и характер убежденной поклонницы Сазония Федотова, многодетной женщины Марфы Малкиной. Воспитанная в духе суровых обычаев старо­ обрядческой среды, где преклонение перед старшим считалось непреложным законом, Марфа и после вступления в партию оста­ лась верной духу старообрядческих поряд­ ков идеалисткой, уповающей на «человека- долю», «человека-судьбу». Такого человека- долю, высшего выразителя интересов кресть­ янства, увидела Марфа в Федотове и своих детей воспитала в духе бездумного прекло­ нения перед культом вожака. А старшего сы­ на Митьку, усомнившегося в непогреши­ мости Федотова и даже осмелившегося критиковать его, Марфа беспощадно изгна­ ла из дому, втайне боясь, что гнев вожа­ ка на Митьку может обернуться гневом на всю ее многодетную семью. Выучившись грамоте, Марфа набрасы­ вается на серьезные книги, пытаясь найти в них ответ на давно волновавшие ее во­ просы: «зачем на земле есть человек, что есть бог меж людей и можно ли жить лю­ дям без человека-доли?». Фанатично нена­ видя «старуху-единоличность», плодящую на земле частную собственность, разобщаю­ щую людей, и горько переживая развал коммуны, Марфа приходит к 'непреклонно,му убеждению, что повернуть крестьян к новой жизни, к коллективному хозяйствованию можно только через насилие над ними. А чтобы это насилие имело какое-то мораль­ ное оправдание, необходимо, помимо про­ паганды великой цели, во имя которой это насилие должно совершиться, найти способ­ ного «выразителя общей воли», т. е. вожака типа Сазония Федотова, но в общегосудар­ ственном, масштабе. А если такого не най­ дется, Марфа в письме в ЦК партии пред­ лагала создать его «для народа». Глубоко реалистический образ русской малограмотной женщины Марфы, доброй, чадолюбивой, увлеченной мечтой о пре­ красном коммунистическом будущем, ве­ рящей в неизбежность осуществления этой мечты, но трагически заблуждающейся а выборе пути к лучезарному будущему, не­ сет в себе такую силу художественного обобщения, что порою воспринимается как символ многострадальной крестьянской России, рвущейся к счастью, но еще не зна­ ющей до конца верных путей к нему. Образы героев из крестьянской среды, противостоящих фанатизму Марфы Мал­ киной, написаны Д . Зориным, к сожалению, с меньшей психологической убедительно­ стью. Им, особенно Вадиму Гореву и З а ­ хару Щербакову, явно ее хватает той оду­ хотворенности, которая буквально светится в Марфе. Люди типа Вадима Горева, однажды встреченные в жизни, надолго врезаются в память. И, может быть, великаны-добряки, носители народных представлений о спра­ ведливости, но обиженные несправедливо­ стью, не такая уж редкость в литературе,— достаточно вспомнить тургеневского немого Герасима, некрасовского Савелия — богаты­ ря святорусского, шолоховского Демида Молчуна. И образ Вадима Горева, неся на себе известный отпечаток литературно-фоль­ клорной традиционности, являет собой при­ мер хоть и бескомпромиссной, но в значи­ тельной мере стихийной борьбы за святые для него идеи коммунизма. Священно-тре­ петное пристрастие к чистоте идей револю­ ции, чистоте чувств, чистоте человеческих отношений особенно трогательно в харак­ тере Вадима Горева. Постоянная боль за чистоту великой идеи века роднит Вадима Горева с Наташей Петошиной. Однако, роль руководителя коммуны Ва­ диму Гореву явно не по плечу; не хватает ему той хозяйственной хватки, которая составляет главную суть Ерофея Пискаре- ва, Ерошича, образ которого воплощает в себе и сыновнюю любовь крестьянина-хле- бороба к земле-кормилице, и его вековечную мечту о небывало высоких урожаях, о спра­ ведливой отдаче в ответ на свой мучениче­ ский с потом и кровью труд, и его чуткое, отзывчивое на справедливость сердце. И если кто из героев Д. Зорина по силе своей одухотворенности и может быть сравнен с Марфой Малкиной, так это в первую оче­ редь чудо-человек Ерошич. Но если в образе Марфы Малкиной писатель запечатлел силу ослепленных налетом церковной книжности чувств, то в характере Ерошича воспета поэзия светлого разума труженика-земле- дельца, извечного сеятеля и хранителя зем­ ли русской. Сила Марфы Малкиной в ее вековой