Сибирские огни, 1968, №1

людей, которые все брали на себя: коман­ довали армиями, как Блюхер, становились политработниками, как Фурманов или Кольцов, гибли в борьбе за хлеб на прод­ разверстке. Революция — время молодых. Недаром один из ее поэтов Эдуард Багриц­ кий сказал ставшие знаменитыми слова: «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лед». Среди этой революционной молодежи была сверстница Багрицкого двадцатитрех­ летняя журналистка Лариса Рейснер, о ко­ торой уже при жизни ходили легенды. Вера Инбер как-то, вспоминая о Рейс­ нер, писала: «Вот Смольный начала рево­ люции. В его коридорах тяжелый шаг красноармейцев, спертый воздух... лица, се­ рые от бессонницы, вся черная работа ре­ волюции, готовой хлынуть на площадь. И вдруг стук в дверь, и входит Лариса Рейснер... — Что вы умеете, товарищ? — Умею ездить верхом, стрелять, могу быть разведчиком, умею писать, могу по­ слать корреспонденции с фронта, если на­ до, могу умереть, если надо». Для Рейснер это ме было фразой, о ее личном мужестве, первой женщины-комис­ сара, потом восторженно рассказывал Все­ волод Вишневский, который вывел образ Рейснер в своей «Оптимистической траге­ дии». Комиссар на Волжской флотилии, Рейснер писала корреспонденции и очерки в «Известия», а спустя несколько лет собра­ ла эти свои «письма с фронта», дополнила их, и так родилась книга «Фронт». В преди­ словии к ней Рейснер писала: «Но пусть дочтут до конца о том, как это было от Казани — до Энзели. Как шумели победы, как кровью истекали поражения. На Волге, Каме и Каспийском море во время Великой русской революции...» Как-то уже в середине 20-х годов Лари­ са Рейснер защищала от критики книги Л. Сейфуллиной, И. Бабеля, Ю. Либедин- ского б гражданской войне. Она говорила, что в .этих произведениях дано «потрясаю­ щее, безобразное и ни с -чем несравнимое в своей красоте лицо революции», что они «ее очевидцы, неподкупные свидетели ее стра­ даний, героизма, нищеты и величия». Вот такими же были и очерки самой Рейснер. Она писала «о тысячах солдат, расстре­ лянных на высоком Камском берегу», о «матросах восемнадцатого года, придавших Великой русской революции романтический блеск», о том, «как умирают сотни и тысячи за эту республику каждый день». Весь этот пафос сочетался с конкретными картинами действительности, с рассказом о трагическом и героическом. Наконец, читатель все время чувствовал личность автора, который воевал в рядах Волжской флотилии, чудом выр­ вался из лап врага в Казани, вместе со всеми спал на полу, «с восторгом отодрав от ног промокшие тяжелые сапоги». Одна сцена, другая, портрет за портре­ том'— и постепенно Рейснер удается пере­ дать не только пафос революции, но и ее масштаб судьбы людей. И казанского пристава, мечтающего о сохранении преж­ ней власти, и старого адмирала Беренса, возглавившего все морские силы республи­ ки, и офицера русского флота Николая Николаевича Струйского, который далеко не сразу понимает, что «вокруг него вся Россия», что «Россия этих баб, дезертиров и мальчишек, агитатора товарища Абрама, мужиков и советов — его Россия, за кото­ рую он дрался и до конца будет драться, не стыдясь ее вшей, голода и ошибок, еще не зная, но чувствуя, что только за ней право, жизнь и будущее». Прелесть и обая­ ние очерков Рейснер были именно в том, что в них давались не только Астрахань, Казань или Сарапул, а путь Волжской фло­ тилии,— дорога поражений и побед стано­ вились под ее пером дорогой русской революции. Она видит темного мужика и жену только что погибшего матроса, море крови — врагов и своих, она говорит о рас­ стреле в Свияжске 27 дезертиров, среди которых и бывшие коммунисты. Рейснер пи­ шет о детях революции, многим из которых не суждено вырасти, прочитать книги, об­ нять любимую. На ее глазах, и теперь уже на глазах читателя, гибнет замечательный командир Маркин вместе с пароходом, прозванным «Ваня-коммун.ист». Да, много трагического в этих очерках. И все же в 1918 и в 1919 году — это видно по газетным публикациям будущей книги — у Рейснер ни на минуту не пропадает то настроение эпохи, которым жили тогда и благодаря которому победили всех врагов. Ощущение, которого не было у большинства тогдаш­ ней русской интеллигенции: «Россия выздо­ равливает и собирается». Нужно было быть поистине дочерью ре­ волюции, чтобы среди этого грохота и грязи войны, голода и разрухи, когда враг насту­ пал отовсюду, а конца войне еще не было видно, теряя близких и друзей, сказать:! «Когда же жизнь была чудесней этих ве­ ликих лет? Бели сейчас не видеть ничего, не испытать милосердия, гнева и славы, ко­ торыми насыщен самый бедный, самый се­ рый день этой единственной в историц. борь­ бы, чем же тогда жить, во имя чего уми­ рать». В очерках Ларисы Рейснер мы узнаем чудесных людей революции, таких, как Маркин, таких, как начдив Азин, чем-то напоминающий Чапаева. А зин— сплошь противоречие. Он, пожалуй, более реален, чем политком у Серафимовича. Есть в Азине и жестокость, и удаль, но главное — верность революции, во имя которой он «голодал, валялся в тифу и всю Россию прошел из конца в конец». Азин гибнет, как и многие герои «Фронта», но бессмерт­ но их дело. В этом убежден автор очерков, который так говорит о крестьянине-совде- повце, стоящем во время обстрела враже­ ских позиций на железном мостике кораб­ ля: «Никогда и нигде в мире мужицкие лапти не стояли на этом высоком гордом мостике над стомиллиметровыми орудиями