Сибирские огни, 1968, №1

Константин Сергеевич очень ценил талант Ольги Владимировны. Казалось, все отпустила ей природа, чтобы нести человеку радость, и даже в ролях, не свойствен­ ных ее натуре, Гзовская брала в полон своим редкостным обаянием и солнечностью. Я был тогда худенький, говоря по-старомодному,— субтильный, и при извест­ ных обстоятельствах вполне мог сойти за девочку тринадцати-четырнадцати лет.’ Но... походка? Голос, который уже начинал «ломаться»? Как быть с этим? Да и у Моль­ ера Луизон не просто девчонка: это — будущая стерва, она уже знает, что к чему. И все эти задачи предстояло цешать мне, юноше в шестнадцать лет. Однако с Гзовской все получалось до странности легко. Я приходил к ней на Малую Дмитровку после гимназического часа, и она поила меня чаем, угощала вкусными вещами, и тут же, за столом, начинала «играть». Она становилась на моих глазах то хитрющей, то вдруг кокетливой жеманницей, язвила и хихикала, устраивала розыгрыши. А я глядел и восхищался той простотой, с какой все это проделывалось, поражался мгновенным переходам из одного . состояния в другое. Наступил день, когда Гзовская решила показать меня Константину Сергеевичу. Мы направились в Каретный ряд, где он жил в белом двухэтажном особняке напротив летнего сада «Эрмитаж». В доме стояла тишина, только время от времени долетал, видимо из кухни, ме­ лодичный перезвон. Сейчас я весьма смутно представляю себе этот дом, хотя и бывал в нем по разным причинам не однаждь! Сохранилось ощущение простора, потому что раз, не знаю уже по какому поводу, оказался в большой комнате за обеденным сто­ лом: то ли попал удачно, то ли был приглашен. Тогда за столом находилось много людей, из них я запомнил детей. Константина Сергеевича— Киру и Игоря. Ояи были постарше меня и тянулись в рост за отцом. За семейным столом Константин Сергее­ вич снова становился Алексеевым, то есть не вел и не поддерживал никаких разго­ воров о театре, был неистощимо весел, подтрунивал над Марией Петровной Лилиной по поводу подававшихся блюд или перекидывался шутками с гостями... Затрудняюсь восстановить в подробностях то знаменательное для меня утро, ког­ да я показывал Станиславскому все, чему успел научить меня Художественный театр. Нас встретила Мария Петровна, в простеньком белом передничке, похожая на Варю из «Вишневого сада», и повела в кабинет Константина Сергеевича. У дверей остановилась, сказала лукавым шепотом: «Я послушаю?» Держался я твердо. Роль знал, как отче наш, и совершенно спокойно наблюдал, как Станиславский приподнялся с дивана и взял со столика клеенчатую тетрадь. — Поставьте кресло сюда,— показал он рукой. Гзовская поставила.— Нет, не са­ дитесь. Арган ходит по комнате в ожидании дочки. Он взволнован: что-то она ему окажет?.. Так, хорошо. Вошла Луизон... Мне стало вдруг необычайно весело, хотелось выкинуть что-то озорное. Скажу только, что Станиславский смеялся как ребенок. Он одобрил нашу работу, а я уже настолько «вошел в образ», что мальчишеского во мне оставались только штаны. Приближался день премьеры. Генеральная репетиция прошла гладко. Я не получил ни одного замечания, но и похвал тоже не было. Впрочем, меня тогда беспокоило другое — корсаж и юбка, в которой я путался, не умея приспособить шаг. Но гут снова «выручила» Гзовская, игравшая служанку Туанет в очередь с Л и ­ линой. Я внимательно изучал походку Ольги Владимировны, затем бежал к зеркалу и без конца приседал перед ним в реверансах, едва дыша от затянутого корсажа. Спустя день или два после первого спектакля, состоявшегося 27 марта 1913 го­ да, рецензент газеты «Раннее утро» Яблоновский (забыл: Александр или Сергей?) писал: «...Коля Ларионов — не опечатка ли это в программе? Вероятно, Оля?..» Примерно в то же время я получил первое в моей жизни Аредложение снимать­ ся для кинематографа.