Сибирские огни, 1967, № 12

порой афористичную и всегда очень краткую форму. Помню, после общественного просмотра шло обсуждение нового спектакля. Мнения разошлись. Одни принимали пьесу и спектакль, другие находили, что драматург излагает слишком очевидные истины. Поляков (он играл главную роль) долго слушал, а потом попросил слово. Он сказал всего несколько фраз, смысл которых сводился к следующему. Никто, конечно, не станет оспаривать ту истину, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Однако руководствуемся ли мы ею в каждый час своей жизни?.. Вот и все. А сказан был самый важный аргумент. Не часто встречаешь человека с таким обостренным чувством гражданского долга, как у Полякова. Нередко на репетициях, рассуждая о частном, он естественно и логично переходит к тому, что его всегда волнует — к долгу театра, актера перед обществом, перед Временем. И говорит об этом не стандартными словами, а своими, выношенными. Как-то режиссер «Красного факела» Константин Саввич Чернядев в разговоре о взаимоотношениях режиссера и актера на репетициях заметил, что есть три стадии такого общения: подсказ, рассказ и показ. Первая — высшая. Так вот, Поляков не нуждается в двух последних. Ему достаточно одной: подсказа. Он репетирует с огромной отдачей. Режиссеру с ним всегда интересно, ибо он — художник, «соавтор» постановщика, с которым надо лишь «обговорить» образ,— и он подхватит мысль, реализует ее, обогатив своими, актерскими средствами. При этом Поляков — актер самобытный, ко многому он приходит интуитивно и лишь потом выверяет и проверяет разумом. Оттого, может, на премьере он бывает нередко менее интересен, чем пять-шесть спектаклей спустя. У такого актера работа над ролью включает множество компонентов. Когда театр только приступил к спектаклю «Судебная хроника» Волчека, где Поляков получил роль общественного обвинителя, он три дня просидел в зале областного суда на процессе бандитов-убийц и всякий раз возвращался раскаленный. Конечно, ему важно было ощутить атмосферу зала, состояние обвиняемых и обвинителей. Но самое главное— это его собственные эмоции и мысли, порожденные всеми этими впечатлениями. Есть роли, готовясь к которым Игорь много читает; ассоциации, детали в этом случае рождаются из сопоставлений, подсказанных книгой. Потребность и умение пользоваться литературой возникли еще в вахтанговском училище имени Щукина, где он учился. И окончательно укрепились в работе с замечательным художником и педагогом Верой Павловной Редлих, возглавлявшей «Красный факел» в те времена, когда Игорь пришел сюда после окончания училища. Он с благодарностью вспоминает атмосферу, которую создавала Редлих на репетициях, ее огромную эрудицию, ее способность к неожиданным сравнениям, сопоставлениям. Рядом с ней молодежь особенно остро ощущала, как мало еще знает, как многое должна узнать. Вероятно, это чувство заставило Игоря взяться за комплектование домашней библиотеки. Несколько лет он педантично подбирает себе книги по странам: Греция, Италия, Германия, Франция, русская классика... Чтобы читать в подлиннике, он начал изучать французский язык. Из 400 названий, включенных в его «французский» опи- оок, на полках стоят уже около ста пятидесяти. И здесь, как и везде, его всегдашняя одержимость, его максимализм, жесткая требовательность к себе. Поляков не наделен от природы «выигрышной» внешностью. Он немножко увалень. Лицо с мягкими, округлыми чертами могло бы показаться безмятежно добродушным, если б не умные, чуть иронические глаза. Может быть, где-то там, за кулисами, в процессе работы, ему приходится порой «преодолевать» свою внешность. На сцене о ней забываешь. Точнее, внешний облик героя у Полякова всегда органически сливается с его внутренней сущностью, и то, что, казалось бы, нужно «преодолевать», «работает» на образ. Начальник прииска Игнатов из пьесы Арбузова «Таня»— роль, которая редко кому удается. Уж очень мало в ней «плоти и крови». В исполнении Полякова Игнатов поражает человеческой значительностью. Крупный, чуть медлительный, он смотрит на мир добрыми, ясными глазами. Есть в его неторопливых движениях, в его взгляде уверенная, спокойная сила, неподдельный интерес к людям. Никаких внешних признаков «начальника» и вместе с тем ощущение крупной личности, командира большой армии. Актер «спасает» роль собственной верой в людей такого типа, выносит на сцену свое представление о них. И никому не приходит в голову, что-де «положительный социальный герой» Игнатов мог бы быть и повыше и постройней. Зрители принимают его таким, каков он есть — живой, конкретный характер. Более того, они уже и не представляют себе иного Игнатова. Так убежденность исполнителя становится убежденностью зрительного зала. Много спорили в театре из-за образа Гущи ® спектакле «Между ливнями» Штейна. Были люди, считавшие Гущу сознательным врагом Советской власти, одним из главарей кронштадтского мятежа. Поляков, игравший эту роль, придерживался иной точки зрения (и его поддерживал в этом режиссер-постановщик К. С. Чернядев). Формулировал он свою позицию, как всегда, неожиданно и точно. Кто Гуща — Вожак или Алексей (имеются в виду персонажи пьесы Вишневского «Оптимистическая 157