Сибирские огни, 1967, № 12

— Стой! Стой, тебе говорят! Все обернулись на крик. Ныряя между кустами, по-заячьи мчался красномордый человек в распахнутом пиджаке, а за ним бежали двое дюжих пикетчиков. Через недолгое время задержанный стоял среди собравшихся на поляне. С него стекал пот, руки его дрожали... — Кто таков, милостивый государь? — почти весело спросил Ортодокс. — Бычок у меня пропамши... — А какой бычок? — донесся слабый голос Михаила Ивановича Полунина,— Может, черный? — Верна! Черный! — Так он, ваше благородие, господин провокатор, должно, в баньку ¡пошел, усмехнулся Михаил Иванович и тут же кинул Ортодоксу.— Лежнин это. С жандармами якшается. — Да что вы, братцы? — затрясся Лежнин. Васе Шамшину сделалось нехорошо. Впервые он видел смертельного своего врага, скрывавшегося под личиной простого человека из народа. Удайся его подлая миссия, и 'попали бы сегодняшней же ночью в лапы охранки и Ортодокс, и Михаил Иванович Полунин, и многие другие. Видимо о том же думали все участники тайного собрания, и когда Ортодокс спросил, что делать с провокатором, единодушно проголосовали: расстрелять. Потом напряженно глядели, как двое пикетчиков поволокли приговоренного в глубину леса, и кое-кто вздрогнул, услышав выстрел. — Наше дело, товарищи, борьба!— точно угадав смятение мыслей, жестко сказал Ортодокс.— Они, такие вот, нынче в январе убили в Томске нескольких наших товарищей. С врагами нельзя иначе: или мы их, или они нас. Середины нет! СЕРГЕЙ КОСТРИКОЗ «Ввиду изложенного я Шамшина аресто­ вал... и просил полицмейстера препроводить его, Шамшина, в Томское исправительное арестантское отделение № 1». (Из донесения ротмистра Леонтовича Томскому губернскому жандармскому управлению от 4 марта 1906 г.), «...крестьянина Василия Иванова Шам­ шина, 20 лет, признать виновным в тяжком преступлении.., заключить в крепость на 8 месяцев...» (Из приговора Томского окружного суда от 10 февраля 1907 г.) — Ну и что же они вменяют вам в вину? Нет, положительно перед этим веселым сероглазым парнем невозможно было не открыться! С кем бы он ни ¡разговаривал и в каком бы мрачном 'расположении духа ни пребывал его собеседник, уже через короткое время оба начинали смеяться. — Вменяют мне многое,— ответил Василий.— Прежде всего хранение и распространение нелегальной литературы. — Обнаружили при обыске? — Вот именно. И еще руководство ¡всеобщей стачкой железнодорожников. — А как она у вас ¡прошла? Василий и не заметил, как разговорился с этим студентом и как рассказал все о событиях в Новониколаевске. Об октябрьской демонстрации и митингах, о всеобщей забастовке железнодорожников станции Обь, о борьбе с провокаторами, которые пытались натравить солдат, возвращавшихся с японской войны, на бастовавших рабочих, о том, как стачечный комитет ¡взял движение на дороге в свои руки, после чего через станцию стало проходить в пять раз больше эшелонов, чем при «законной» администрации... Рассказывал, поощряемый внимательным взглядом серых глаз собеседника, и совершенно забыл о том, что угнетало ¡в первый день пребывания в тюрьме. Все как-то незаметно отошло в сторону, стушевалось: и растерянное лицо отца, и дергающиеся губы матери, испуганные глазенки младших братьев и сестер, когда за ним пришла полиция- Забылась нахальная рожа ротмистра Леонтовича, душная, забитая 137