Сибирские огни, 1967, № 12

Только видят — он ее, она — его. Дальше... Дальше очень грустные дела — Между ними злая трещина прошла, Расколола, развела по сторонам И следы на разных льдинах — по волнам... Может, все не так, как я сужу-ряжу, Но с реки я погрустневшим ухожу. Будто это по моей сейчас вине Лед ломается на Северной Двине И несется от саженных белых крыг По округе то Вылинявшая фреска. Глядит на меня простой, Рукой Феофана Грека Выписанный святой. Суровые, огневые, Как раскаленный гвоздь, Глаза пробивают навылет, Видят меня насквозь. Стою я переминаясь, Не в силах поднять ноги. Отчаянно припоминаю Земные свои шаги. Жил я всегда делами. А хорошо ли жил? Был я богат друзьями. А хорошо ль дружил? ли скрежет, то ли крик. Порочил честное имя? Вытаптывал в поле рожь? Перед глазами такими Капельки не соврешь. Суровые, огневые, Как раскаленный гвоздь, Они пробивают навылет, Видят тебя насквозь. Хочу, чтобы каждый на свете, Горы пройдя и леса, Хоть раз подошел под эти Пронзительные глаза. Пусть уйдет непокорным, Пороков враз не сгрузя. Но не уйдет спокойным — Спокойным уйти нельзя. У ИЛЬМЕНЬ-ОЗЕРА Вот и опять поосенело, Как все века, как все года. Сливаясь с небом, посинела Во Ильмень-озере вода. А на воде обрывки чалок, Обломок старого весла. Да стаи лодок, стаи чаек, Да золотые купола. А над горой такой покатой Трезвонит ветер в три струны, Что прибыл к торгу гость богатый С сибирской дальней стороны. И впрямь — легка моя походка, Кудрявы волосы мои. И лодки мне — уже не лодки, А птицегрудые ладьи. Но не меха при мне, не бочки, В которых брага медова. При мне одни лишь только строчки, Одни заветные слова. Сибирь на песни не скупая, И я в себе их не таю. Я их втридорога скупаю, Потом задаром раздаю. И не найду удачи краше, Зайдя в мечтаньях далеко — Лишь слушали б меня, как раньше, Когда-то слушали Садко.