Сибирские огни, 1967, № 11
чилось, а отяготилось тем, что на этот раз не один ты, а вся страна переживает досаду и горечь. Всего месяц назад потрясал он в Ярослав ле радиограммой: — Вот мой лучший стих! Национально-революционная армия Кан тонского правительства взяла Шанхай. Власть милитаристов свергнута* Но до чего же ходит ходуном наша неустроенная планета! Только месяц прошел после этой — еще одной — победы мировой революции, но вот уже англо-американские корабли вошли в Янцзы и снова кач нули планету вправо, будто она была откатным устройством для . их пушек. Их залпы были сигнальной ракетой: сейчас же в Пекине разгромили советское полпредство, и Чан Кай-ши в Шанхае порвал единый фронт Гоминдана с коммунистами, разоружил рабочую гвардию и расстрелял демонстрацию протеста. Советское правительство отозвало своих пред ставителей из Пекина. На другом краю земли Остин Чемберлен заявил в палате общин о готовности содействовать Чан Кай-ши в наведении порядка. И англий ские рабочие, которые в прошлом году потрясли капиталистический мир невиданной забастовкой в пять миллионов участников, на этот раз промолчали. На этой неустойчивой планете абсолютно необходим устойчивый центр революции, монолитный, как будущий бетон Днепростроя, чтобы в тряске своей, как под вибратором, постепенно сбилась бы вокруг него и сцементировалась планета. Маяковский стоял у вагонного окна и под легонькую тряску поезда смотрел на соломенные крыши белорусских деревень, на серые, еще голые поля, проводил взглядом красную звезду над пограничной стан цией Негорелое. В своей жизни он проезжал много границ и не всякий раз замечал, где кончается одна страна и где начинается другая. Но польскую гра ницу не заметить было нельзя. По обе стороны железной дороги тяну лась перевитая во множество рядов колючая проволока — военная проволока, из которой плетут заграждения перед линией окопов. На скудной апрельской траве вдобавок еще лежали огромные катушки, още тиненные колючками. — Наматывай сколько влезет,— сквозь зубы сказал Маяковский попутчику, который тоже настороженно смотрел в окно.— Только в ко го влезет? Поезд осторожно, словно опасаясь распороть бока, прошел сквозь колючую изгородь и остановился у пограничного пункта Столбцы. Зем ля СССР уже ушла из-под ног, и звезда над Негорелым осталась по ту сторону проволоки. Маяковский уже был вне защиты и законов своей родины, и пришло такое чувство, как бывает ночью в глухом месте, когда глазами, спиной, слухом ожидаешь опасности. По эту сторону окопного заграждения стреляют в наших дипкурьеров и громят совет ские посольства. Белая, с шиком отделанная, чистенькая станция сразу показала лицо Европы и Польши после нашего скромного Негорелого, после грязных наших вокзалов. В предыдущее путешествие Маяковский пе реезжал через Латвийскую границу, и в Польше никогда не бывал. В ожидании, пока таможенники доберутся до его чемодана, он ходил по асфальтовому перрону, курил московскую папиросу и, косясь на ши карное здание, размышлял: «Если так пойдет и дальше, то Польша, видимо, сильно разбогатела и расправилась после войны». Вежливо обысканные пассажиры садились в другой, варшавский, Б2
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2