Сибирские огни, 1967, № 11

любимого поэта. Им было легко вместе, и нечего скрывать друг от друга, и не от кого скрываться. В первый осенний день, распрощавшись со Смоличем и Ялтой, Маяковский, Наташа, Горожанин и Лавут взошли на палубу двухтруб- ного парохода «Ленин». Было тихо и жарко, и мелкие волны спокойно плескались о борт,— календарная грань никак не отразилась в природе. Маяковский и Наташа заняли по отдельной каюте. Горожанин и Лавут — двухместную. Долго вчетвером стояли под тентом верхней палубы, опершись на фальшборт, и смотрели на Ай-Петринскую яйлу, которая, постепенно погружаясь в море, становилась из зеленой все более голубой. Маяковский все еще не мог отойти от поэмы. Ему хотелось гово­ рить о ней, читать ее, прощупывать первые мнения. — Вы не будете возражать против того, что я вас вставил в поэ­ му?— спросил он Лавута. Павел Ильич несколько настороженно ответил вопросом: — Каким образом я туда попал? — Помните ваш рассказ о Врангеле? Не зря я вас тогда мучил. Одна глава начинается так: Мне рассказывал грустный еврей Павел Ильич Лавут. Павел Ильич взволновался, в упор уставился на Маяковского: — Почему — грустный? Ну, еврей — пожалуйста. Но почему—* грустный? Если вам скажут: Маяковский — тщедушный человек. Вы этому поверите, да? Маяковский задумчиво посмотрел на прообраз и про себя пробор­ мотал, как бы примериваясь: — Мне рассказывал знакомый еврей... тихий еврей. — Да зачем вам вообще прилагательное? Горожанин прислушивался к разговору, посмеиваясь, а Наташа вникала с полной серьезностью, она все же была редактором. Маяковский ответил: — Читатель должен быть уверен, что я лично знаю этого самого Лавута, характерность нужна для достоверности. Грустный — это дей­ ствительно плохо, потому что вы не грустный. Знакомый?.. Это ни к че­ му не обязывает, знакомых много. Давайте — тихий,— Предваряя возра­ жение, он поспешил объяснить: — Это не значит, что вы разговариваете шепотом, но по сравнению, скажем, со мной — вы тихий. Лавут сомкнул губы, отчего выдвинулся большой белый подбородок, и замолчал, как бы взвешивая неотразимую неожиданность последнего довода. Ночью пассажиры проснулись от сильной качки. Чемоданы ползали по каютам, стаканы падали со столиков, нельзя было лежать, потому что койки порой становились почти вертикально. Снаружи доносился какой-то самолетный рев, и вода с мягкой тяжестью ударялась под са­ мыми иллюминаторами кают. Промучавшись часа полтора в полусне-полуяви, в каком-то акро­ батическом бреду, Маяковский окончательно проснулся и, одевшись, пошел на палубу. От плавной и мощной качки поташнивало, приходи­ лось хвататься за стены коридора, словно шел по взлетающей доске гигантских качелей. Маяковский распахнул дверь на палубу и увидел в утренних сумер­ ках малахитовую, отшлифованную стену с белыми прожилками. Она должна была рухнуть на корму и раздавить пароход, но она просто 136