Сибирские огни, 1967, № 11

Вот и все, домашняя жизнь продолжается, только разве что: как незаметно для глаза на поверхности земли постоянно удаляются мате­ рики друг от друга, так на тончайшую трещинку сместились за год лирика — и домашняя жизнь. Наташа приехала в Симферополь в семь часов утра, но Маяков­ ский прибыл из Ялты еще раньше, в эту ночь почти не прихватив сна, на который, впрочем, он никогда не был жаден. Симферополь просыпался свежим и чистеньким, белые стены его плоскокрыших домиков еще лежали в тени и не слепили бешеным от­ светом солнца, прохладным был освежившийся за ночь воздух. Маяковский стоял на перроне принаряженный, в серой сорочке с красным замшевым галстуком, в серых брюках. Паровоз, прерывисто вздыхая, прогрохотал большими колесами; слабый белый дымок поднимался из его высокой трубы, словно он сдер­ живал дымное дыхание, чтобы не запачкать чистенький город. В толпе пассажиров Наташа шла замедленно, чуть поводя плеча­ ми, было что-то смущенное и горделивое в этом женственном поважи- вании плечами; она радостно и чуть испуганно улыбалась, и были милые ямочки на ее свежих щеках. Удивительно, как подходило под пару на­ ряду Маяковского ее полотняное платье с вышивками! Они пошли с перрона,— помолодевший, нежный, внезапно раз­ говорившийся Маяковский и молодая, счастливая, примолкшая На­ таша. ...Она сначала смущалась в такой еысокой и не очень уж молодой компании. Но Горожанин развлекал ее детективными рассказами, Л авут смешил замысловатыми рассуждениями. А не очень разговорчивый Ма­ яковский, словно предоставив приятелям болтологическую сторону де­ ла, смотрел за тем, чтобы Наташе было хорошо, и независимо, и радостно. Но однажды он сорвался. Они гуляли с Наташей по набережной, и вдруг встречный морской командир с золотыми шевронами на рукаве белого кителя, совсем еще юный парень, стал во фронт, как при виде комфлота, и отдал Наташе честь. Она порозовела и, улыбаясь, кив­ нула ему. — Знакомый? — напряженно спросил Маяковский, остро ощутив бессилие своего тридцатичетырехлетнего возраста против этого пер­ спективного молокососа. — Первый раз вижу,— успокаивающе сказала Наташа, пожав об­ наженными и загорелыми покатыми, медлительными плечами. Но 'это успокоительное объяснение воздействовало наоборот: пер­ вый раз — и уже радостно раскланиваться!.. Маяковский неистово по­ темнел лицом, каменно замкнулся, как он умел это делать, и повернул домой. Недоумевающая Наташа пошла за ним в его номер. Трагическим тоном благородного отца, уличившего дочь в легко­ мыслии, Маяковский тихо сказал: — Извольте сидеть на балконе, пока я работаю. Он сел за стол в комнате, разложил листки и взял ручку. И ручка была неподвижной в пальцах, и на чистой бумаге не появлялось ни слова. Он исподлобья глядел на балкон и видел сквозь стекло двери обиженный профиль Наташи. Она покачивалась в плетеном кресле, чи­ тая книгу. Он ужасался этому внезапному призраку семейкой жизни, этой как бы черновой репетиции. Он уличал себя в том, что никакое не от­ цовское благородство прорвалось в его трагическом шепоте. Он вскочил и распахнул балконную дверь — Идите, Наташа, на пляж. Идите, пока я буду работать,— с отв­ ращением к самому себе сказал он и увидел испуганные глаза. 134

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2