Сибирские огни, 1967, № 11

опыт говорил: никакого общения, пока тот сидит с листками и блокно­ тами!^ Иначе нарвешься в лучшем случае на отсутствующий взгляд, ко­ торый пройдет сквозь тебя, как сквозь пустое место. Поэтому Павел Ильич мужественно мучился в молчании и тактично отводил глаза от листков, разложенных на узком вагонном столике. Только когда Маяковский вышел покурить в коридор, он последо­ вал за ним, чтобы отвести душу. Маяковский покосился, загоняя в угол рта папиросу, и спросил: — Вы помните, какая на Врангеле была черкеска — черная или белая? Лавут обиделся: что это, издевка — вспомнить вдруг случайный раз­ говор годовой давности? Поймать, что ли, хочет на неточности? — Не помню,— сухо сказал он.— Кажется, черная. И ушел в купе, гордо унося не отведенную душу. Докурив папиросу, Маяковский вернулся за столик и мягко сказал: — Не дуйтесь, я просто так спросил. И опять уткнулся в листки. В Ялте их встретил Горожанин. Словно по всему пути от Москвы были расставлены пикеты дружбы, и люди, которым ®н необходим, пе­ редают его из рук в руки. Приобняв Горожанина за плечи, входил Маяковский в знакомую гостиницу «Россия», и для полного счастья ему недоставало тех взгля­ дов, он хотел бы снять с разбросанных постов все пикеты дружбы и со­ брать их сюда, под ослепительное ялтинское солнце. Он вселился в свой прежний, 68-й, номер с балконом, в тот самый, где жил до революции Некрасов Коля, сын покойного Алеши, мужик хороший, коюрый нам компания, пускай стоит. Когда Маяковский впервые услышал в чтении Брика поэму Некра­ сова «Юбиляры и триумфаторы», то он поразился своему сходству с Не­ красовым: Князь Иван — колосс по брюху, Руки — род пуховика, Пьедесталом служит уху Ожиревшая щека. Он долго еще удивлялся, повторяя эти строки, и все приговаривал: — Неужели это не я написал? Приятно жить в таком номере, тем более, что Некрасов здесь писал заключительную главу «Пир на весь мир» своей поэмы «Кому на Руси жить хорошо», так же как Маяковский пишет здесь последнюю главу своей Октябрьской поэмы. Привыкая к курортной жизни. Горожанин с Маяковским для^пачалл просто гуляли среди южной публики среди мужчин в рубашках «апаш», сандалиях и в штанах из рогожки или парусины, среди женщин в ярких ситцах и гимнастических туфлях с тесемками вокруг щиколо­ ток. Валерий Михайлович был не в военной форме, а тоже в распахнутой рубахе и в сандалиях с большими круглыми дырами поверху. По сравнению с прошлым сезоном вся публика в чем-то изменилась. Она так же была насыщена ничегонеделанием, но куда больше состояла теперь из людей рабочего, циковского и комсомольского вида. Маяковский остановился как вкопанный возле телеграфа, словно пораженный такой диковиной, и сказал Горожанину виновато. Он юшеГв'телеграф, взял бланк и написал: «Срочная Москва гос- издат... очень жду точка выезжайте тринадцатого встречу Симферополе 8* 131