Сибирские огни, 1967, № 11

Пылают горы — горны, и море синеблузится Людей ремонт ускоренный в огромной крымской кузнице. Ему еще никак невозможно было ставить себя на ремонт: поэмы-то написано меньше половины. По-прежнему по утрам пахло на террасе хлебом, глазуньей и поле­ выми цветами. Цветы стояли на столе в глиняном кувшине, и Маяков­ ский, принимаясь за утреннюю яичницу, безадресно ворчал: — Опять своей красотищей стол захламливают. И, поморщившись, сбрасывал черенком ножа со скатерти жучка, упавшего с «пукета». Он вообще подозрительно относился к милым деталям природы. Когда кто-нибудь в задумчивости брал в рот сорванную травинку, Маяковский брезгливо говорил: — Чего вы вечно жуете траву? Ведь на ней может быть всякая га­ дость. Правда, он был страстным и честолюбивым грибником, но призна­ вал только белые грибы, и очень гордился тем, что самый большой бо­ ровик за всю историю Пушкино был найден им. Но сейчас он уходил в природу, как в рабочий кабинет, и, выша­ гивая не по ковровой, а по дерновой дорожке, не замечал ни жучков, ни грибов, ни цветочков. Он пребывал в дальнозоркости и видел страну так, как видел ее с запада — в концентрации главного, в грозном и чи­ стом сверкании над Европой скромной пограничной звезды. А под ногами шуршала подвяленная солнцем трава, со станции маленьким громом докатывался стук поезда, в двадцати семи верстах была Моск­ ва во главе со старыми большевиками и вооруженными комсомольца­ ми. Он шагал по маленькому лесному кусочку своей страны и ощущал ее одновременно извне и изнутри, и какой уже раз постигал, что пра­ вильно боится буржуазная Европа ее извечной затаенной силы, умно­ женной на революционность. Не раз за границей он слышал вопросы, заданные со злобой, опа­ ской и искреннейшим недоумением: — Что вы знали, кроме хлеба и воды,— с трудом перебиваясь со дня на день? Т а к о г о отечества т а к о й дым разве уж настолько приятен? Можно умереть за землю за с в о ю , но как умирать за о б щу ю ? У вас и имя «Россия» утеряно... Какая нация у вас? Коминтерина? Это были не такие уж простые вопросы. Конечно, их можно обойти, если бы делать поэму просто как художественную хронику Десятиле­ тия. Но так не умел Маяковский. Он никогда не писал только для того, чтобы рассказать, он всегда писал, чтобы доказать. Для этих глав не нужны уже были хрестоматии. А\аяковскии пере­ жил все, что было отпущено Москве эпохой гражданской войны. Когда в жилищах не работала канализация и была отключена вода, он, как и все, ходил в уборную с Лубянки на Ярославский вокзал и брал санки, чтобы на обратном пути прихватить остатки разломанно­ го забора для печки-буржуйки и увезти аж на Остоженку, к Брикам. Н четверо — «Лиля, Ося, я и собака 1Деник» укладывались спать в 117