Сибирские огни, 1967, № 11

Первым же дачным поездом Маяковский поехал в Москву, захва­ тив с собой «Хрестоматию» Шейнберга. Старенькие вагоны со скамьями для сиденья трясло и мотало, по­ езд шел медленно, и это было нестерпимо; через огромные промежут­ ки проплывали пригородные станции — Текстильщики, Мытищи, Ба­ бушкин... Маяковский рвался так, будто объявлена мобилизация и надо скорей получать оружие... И главная мысль, мучающая со вчерашнего вечера, тоже рвалась сама собой, и он записывал ее трясущимся от хода поезда карандашом на чистом обороте форзацного листа хрестоматии: Сегодня наш взгляд угрюм и кос, и гневен массовый оклик: — Мы терпим Шанхай... Стерпим Аркос... И это стерпим? Не много ли? — Нам трудно и тяжко, не надо прикрас, но им не сломить стальных. Мы ждем на наших постах приказ рабоче-крестьянской страны. С Ярославского вокзала Маяковский поехал в сторону своего дома, на бывшую Лубянскую площадь, переименованную после смерти председателя ОГПУ в площадь Дзержинского. По булыжнику Мясниц­ кой автобус трясся еще сильнее, чем поезд. Строки в только что куп­ ленной газете прыгали на весу, их надо было улавливать по буквам — будто читать телеграфную ленту, выползающую из аппарата: «Вчера на Варшавском вокзале убит полпред СССР»... Польская полиция аре­ стовала убийцу. Польское правительство принесло соболезнование... Но кто стоит за спиной убийцы? Кого прикрывает польское правитель­ ство своей дипломатической вежливостью? По всему автобусу плавали на весу газеты, и люди сумрачно об­ щались друг с другом, объединенные этими листами. На площади Дзержинского, как всегда, толпа обтекала звенящие трамваи, пережи­ дала вереницы авто и извозчиков. Но толпа была какой-то менее разно­ шерстной, чем обычно. У газетного ларька пожилой мужчина в оч­ ках и в кепке, в синей рубахе без пояса, читал вслух «Правду», и во­ круг него сдержанно гудели слушатели. Отряд комсомольцев, выделив­ шись из толпы, как ее сгусток, строем уходил через Лубянский проезд, мимо дома, где жил Маяковский, вниз к Маросейке, к ЦК Комсомо­ ла,— комсомольцы в рубахах защитного цвета, заправленных в брю­ ки, комсомолки — в блузах навыпуск, с тонким ремешком на талии, с круглым, без воротника, вырезом вокруг шеи. На углах, как обычно, продавали надувных резиновых чертиков, которые пищали: «Уйди-уйди!». Продавцы развязными голосами не­ обычно рекламировали свой товар: — А вот морда Чемберлена-лорда! Войной грозится, а сам боится, кричит: «Уйди-уйди!». На красных резиновых шариках, под традиционными чертячьими рожками были намалеваны белой краской монокль и усы. Маяковский повернул не домой, а в Малый Черкасский переулок, в «Комсомольскую правду». Выйдя из толчеи и перемахивая через три ступеньки по крутой лестнице, он чувствовал себя так, будто толпа втолкнула его сюда, потому что в руке у него, на хрестоматии по Октябрьской революции, был сформулирован общий вопрос, который всюду сегодня задавала сама себе Москва: «И эго стерпим? Не много ли?» В узком, длинном и полутемном коридоре редакции была такая же толчея, как и на площади. Студенты, фотокоры, комсомольские ра- 112