Сибирские огни, 1967, № 11

Каждой лестницы каждый выступ брали, перешагивая через юнкеров. Как будто водою комнаты полня, текли, сливаясь над каждой потерей, и схватки вспыхивали жарче полдня за каждым диваном, у каждой портьеры. В воспоминаниях Адамовича были такие мимолетные фразыз «Один мальчик потянулся к часам. Его оттянули. Кто-то колотил его... И смех, и горе». Вначале Маяковский без внимания пробежал этот коротенький эпизод, который не вязался с героизмом события. Но эпизод занозил память. Маяковский продолжал писать о главном, а сам нет-нет да и представлял себе, как рабочие во время великого исторического свер­ шения мимоходом проучают воришку,— не только делая революцию, но и защищая ее чистоту. И еще раз воспоминания красногвардейца- рабочего превратились в стихи: Какой-то смущенный сукин сын, а над ним путиловец— нежней папаши: «Ты, парнишка, г.ыкладай ворованные часы — часы теперича наши!» Подвойский скупо и скромно констатировал победу величайшей революции: «Я уехал в Смольный. Было два часа. Зашел к Владимиру Ильичу. Караулы заняли посты». Маяковский не мог согласиться с такой деловитой обыденностью. Он восхищался ею, но согласиться не мог. И в заключительных строках главы он разрешил себе даже возвышенность метафор: До рассвета осталось не больше аршина,— руки лучей с востока взмолены. Товарищ Подвойский сел в машину, сказал устало: «Кончено... В Смольный». Умолкнул пулемет. Угодил толков. Умолк пуль звенящий улей. Горели, как звезды, грани штыков, бледнели звезды небес в карауле. Умолк пулемет победившей революции. Это было десять лет на­ зад. Революция расставила свои молчаливые караулы. Но сегодня ве­ чером невнятное московское радио разнесло по всей стране грохот но­ вого вражеского выстрела. Только вечером отозвалось это эхо, когда уже смыли кровь с перрона в Варшаве, когда Петр Лазаревич Войков уже умер от потери крови в Варшавской городской больнице. Сквозь завывания ?фира, как сквозь спазмы плача, прерываю­ щийся голос зловеще выговаривал слова: — Имя убийцы: Каверда, двадцатилетний гимназист Виленской гимназии... Маяковский едва переждал ночь. Булька в ногах на своем коврике не просыпалась, но часто повизгивала во сне, по-видимому, слишком мощно источало тревогу большое тело хозяина... Геодор Нетте, Петр Войков. Не от старости гибнут большевики, а от пуль - на десятом году революции!.. Нарком внешней торговли Розенгольц мучается, на­ верное, и клянет себя, хотя ни в чем не виноват. Проездом в Берлин он хотел повидаться с нашим полпредом в Польше, и Войков приехал его встречать. М вот Розенгольц стоит над распростертым телом това­ рища, а поезд без него уходит на Берлин... Неужели и это мы стерпим? 111