Сибирские огни, 1967, № 11
Константиновну Брешко-Брешковскую, «бабушку русской революции», как называли ее соратники. Старушке было 73 года. На вокзале в Петербурге ее встретил Керенский с букетом роз. Меньшевики и эсеры устроили торжественный прием. Брешковская в ответной речи сказала Керенскому: — Товарищ, мы любим вас и умрем с вами. В конце торжества Керенский, Чхеидзе и другие вынесли ее из зала на стуле. Маяковского сильно посмешило это внезапное объяснение в любви семидесятитрехлетней барышни тридцатишестилетнему пострелу. Но Брешковская упорно не лезла в стих. Не было развития темы в том, что эсерка хвалит эсера, да и мало что слышал о старушке Маяковский раньше, не слышно о ней и теперь, в эмиграции; наверное, она вышла в тираж в свои восемьдесят три года. Зато в эту любовную историю прекрасно втесался образ другой дамы, можно сказать, лично, хотя и заочно, знакомой: мадам Куско вой. Ей на мелкой клевете трудно утвердиться в истории, так почему же не помочь в увековечении ее имени? Она мелко уела поэта, так он уест ее крупно. Тем более, что такое невинное желание соответствует исто рической логике: социалиста-революционера Керенского поддерживают буржуазные кадеты. А за Кусковой легко втянулся в память сам глава кадетов в России профессор Милюков — тоже личный знакомец, никогда не виденный воочию. Правда, с этим знакомство произошло не по части клеветы, а по части прямого соперничества. Прекрасная Варшава, о которой один польский поэт сказал: «Соблазн — сирена — есть герб ее»,— останови лась полмесяца назад перед выбором: кого предпочесть — Маяковско го или Милюкова? И отвергла бездомного Милюкова, как жениха без состояния. Получилась великолепная пара — усатый нянь Милюков и сохну щая от любви девушка Кускова с пожелтелыми стружками волос. Эта пара вошла в поэму в драпировке онегинского ямба. Не все контакты с внешним миром разомкнул Маяковский: без га зет и радио он не мог бы ни жить, ни писать. За газетами он и Осип по очереди ходили на станцию, а радиоприемник включался по вече рам. Еще очень несовершенная техника сквозь шумы, треск и свист с трудом доносила голос московской радиостанции «Коминтерн». Слушали радио обычно на террасе, через открытое окно, когда сумерничали. Маяковский часто вскакивал и бежал в комнату, тихонь ко чертыхаясь, и крутил ручку настройки, чтобы хоть чуть утихомирить хрипы и свисты. Так пробилось на дачу сообщение, что на Минском аэродроме при землился польский военный самолет; летчики заявили, что они заблу дились. — Ну да,— из глубины темной комнаты прокомментировал Мая ковский.— В сторону Парижа небось не заблудились. — Это ты, Володя? — удивилась Лиля. — А мне показалось, что это радио вдруг ясно заговорило. Так пробилась на дачу речь генсека Осоавиахима СССР товарища Алексинского, который заявил, что огромный рост военной техники ка питалистических стран выдвигает перед СССР вопросы химической обороны, как важнейшие и первоочередные. «Правда» писала, что на «Красном путиловце», в связи с англий скими угрозами, идут субботники в фонд обороны, отчислено 13 тысяч
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2