Сибирские огни, 1967, № 11

Эта прохладная комната с распахнутыми окнами, с двумя бревенча­ тыми и двумя дощатыми стенами не так уж глухо была отгорожена от леска и веранды. Но она, как всякая обжитая для работы писательская комната, имела властное свойство отделять, как в вакууме, своего хо­ зяина от всего окружающего. И хозяин, как маленький бог, заново при­ ступал к сотворению мира, утоляя свое нетерпение. Он сидел на даче среди леса, слышал позвякивание тарелок на кухне, но он был в другом мире, который сам творил из фактов, наблю­ дений и слов, щедро набранных памятью, он отбирал, тасовал, переме­ шивал их, соединяя в небывалых комбинациях. И вот в зачине поэмы глас народа, неудовлетворенного февраль­ ской революцией, нашел вдруг свое выражение в запомнившемся рит­ ме крымских волн: Кончайте войну! Довольно! Будет! В этом голодном году —• невмоготу: Власть к богатым рыло воротит — чего подчиняться ей?! Бей! Это было как морской прибой: длинный, сильный рокот наката —■ и стремительный разбив волны о берег. МаякоЕский яростно начал работу над Октябрьской поэмой. Шен- гели считает его интересным только до шестнадцатого года. Полонский признает лучшими его дореволюционные поэмы. Лежнев твердит, что теперешнего резонера не сравнить с автором «Облака в штанах» и «Флейты-позвоночника». И даже белоэмигрант Иванов кричит, что он разучился писать. Ни черта не понять им, что только после революции пришло к нему истинное новаторство. Он сам знает цену «Облаку» и «Флейте», знает, что и в них удалось сказать нечто новое новое, но, в общем-то, в старом русле мировой поэзии. Концентрация индивиду­ альных страстей и протест против общества, которое души г личность, * это было у Вийона, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Уитмена. А он давно уже — с «Мистерии-буфф», со «150 000 000» — хочет выразить массовую психологию, концентрацию страстей не личности, а класса. Этого не было совсем в поэзии. Пусть его ругают эрудированные совре­ менники за схематичность в «Мистерии» и «150 000 000» да ведь еще только ищется, это ведь первый в поэзии поиск на неизвестных путях. Эрудиты всегда ругают непонятные поиски, потому что эруди­ ция — эт0 лишь знание найденного. На переломе от весны к лету пасмурность сменялась солнцем, на солнце налетали короткие грозы, и дачный лес пахнул то озоном, то нагретой травой. Но Маяковский не замечал погоды, каждое утро, проглотив без внимания глазунью, он уходил или в комнату, или в глубь участка, и до обеда вышагивал взад и вперед по одной дорожке. Никто не подходил к нему в это время, лишь Булька сопровождала его повторяя за ним зигзаги и повороты. Но и ей становилось скучно, до ’слез раздирая маленькую пасть, она вопросительно зевала со сто­ ном и заваливалась в нагретую траву, долго еще плямкая обвисшими губами. Впрочем, хозяин часто развлекал ее тем, что внезапно бро­ сался с дорожки в комнату, и тогда Булька тоже срывалась с места и забегала вперед, изгибаясь всем телом и весело гавкая. Посидев в комнате, он опять выходил на дорожку с раскрытой книгой в одной руке и записной книжкой — в другой, и был похож на великовозрастного студента, готовящегося к экзаменам. В «Хрестоматиях» он вычитал такой факт. Февральская револю­ ция освободила из царской ссылки члена Ц К партии эсеров Екатерину 107