Сибирские огни, 1967, № 11
•— Ну, и садитесь на эту голову. Русские захохотали, французы нетерпеливо зашушукались, ста раясь постичь смысл непонятной перепалки. Сейфуллина только в эту короткую передышку почувствовала, что у нее пересохло в горле. Она потянулась к графину, Маяковский с высоты заметил это и, при держав ее руку, сам налил воды в стакан. — Я подаю воду замечательной советской писательнице,— про возгласил он.— Приветствуйте ее! Послышался смех, и какая-то женщина сказала: — А где она? Ее не видно... Пусть встанет повыше. Маяковский внушительно сказал: — Она достаточно высоко стоит на собрании своих сочинений. Зал аплодировал и дружелюбно смеялся, и Сейфуллина, неожидан но втянутая в сферу внимания, покраснела до слез и прошептала: — Владимир Владимирович, как вам не стыдно? Маяковский склонился к ней и сказал серьезно, просительноз *— Оставьте, Сейфулинка. Мне это надо. Она подняла голову и увидела измученные глаза, и тогда она взмахом ресниц стряхнула слезинку и встала во весь свой маленький рост и поклонилась публике. Когда Маяковский в заключение читал «Левый марш», сотни го лосов в залах со всех сторон скандировали вместе с ним: — Левой! •— Левой! — Левой! Студенты и сотрудники «Юманите» составили карре, сомкнув шееся вокруг Маяковского и Сейфуллиной, и легко пробили толпу и вышли на площадь, где черные ажаны садились на вороных копей, восхищенно смеясь и громко переговариваясь. Эренбург перевел: — Они говорят: вот бы нам такой голос! Маяковский устало усмехнулся. На другое утро, предпоследнее утро его жития в Париже, к нему спозаранку зашел Эренбург. Кровать в темно-красной нише была ак куратно застелена -— то ли хозяин вовсе не ложился всю ночь, то ли встал до рассвета. Он не ответил на приветствие и только мрачно взгля нул на гостя: — Послушайте, вы тоже думаете, что раньше я писал лучше? Пораженный Эренбург не сразу ответил: >— Не путайте меня с этим давним неврастеником. Он никак не ожидал, что какой-то враждебный выкрик произведет такое впечатление на Маяковского. Через день Маяковский распрощался с Парижем и Эльзой, обе щав ее поцелуй передать в неприкосновенности Лиле, и отправился с Сейфуллиной в Берлин. Два дня пробыл он в этом городе с расчерчен ными, как шахматная доска, улицами и начисто вымытыми тротуара ми, с автоматами Ашингера на углах, продающими бульон и сосиски с картофельным салатом. Пресс-атташе советского полпредства показал ему пожелтелую вырезку из эмигрантской газеты «Дни» за двадцать четвертый год. Выудил он ее из архива. Это была рецензия на стихотворение Маяков ского «Пролетарий, в зародыше задуши войну!» Поэт обвинялся в пропаганде бесчеловечности и в призывах к уничтожению невинных. «Сегодня... Завтра...— а справимся все-таки! Виновным смерть. Невиновным вдвойне. 101
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2