Сибирские огни, 1967, № 10

пула молодая поэтесса с прямой челкой до бровей, по моде.— Зачем же вы его вначале ругали? — Я не его ругал,— улыбаясь, ответил Маяковский.— Я вас ру­ гал. Когда Есенина знаешь, тогда к нему правильно и относишься. — Мы, пролетарские поэты, у вас учимся писать,— твердо и чуть угрюмо от волнения, что говорит это самому Маяковскому, сказал па­ ренек с хохолком на макушке.—Это ведь мы наизусть знаем,—И, ста­ раясь своим тенорком подражать только что умолкшему басу, он про­ декламировал: Для веселия планета наша мало оборудована. Надо вырвать радость у грядущих дней. В этой жизни помереть нетрудно. Сделать жизнь —значительно трудней. — Любите Есенина, а учитесь у меня,— усмехнулся Маяковский.^ Вот и ладно. Ну, а свои стихи будете читать, или чай пить пойдем? После встречи с молодыми любителями Есенина Маяковский вы­ ступил два раза в Гортеатре с докладом «Лицо левой литературы» и по промороженным скифским просторам двинулся дальше —на Казань. Вот это было испытание! В бесплацкартном холодном вагоне, не снимая пальто, день тряслись до Арзамаса со скоростью четырнадцать верст в час. Утомленные, нездорово согревшиеся в неснятых пальто, вышли в Арзамасе на звонкий ночной мороз и узнали, что, во-первых, до поезда на Казань — одиннадцать часов, а во-вторых, что казанский поезд пойдет со станции Арзамас II, до которой семь верст. Потолкались в набитом людьми буфете, выпили вина, залезли вме­ сте с другими в нетопленный и неосвещенный вагон, который «кукушка» должна была доставить на Арзамас II. Просидели больше часа вроде как в анабиозе, стенки вагона побелели, покрывшись инеем от дыхания пассажиров. Зябкость превратилась в дрожь, от которой мелко посту­ кивали зубы. Наконец, в вагон заглянул железнодорожник и прокричал гражданам, что вагон не пойдет— не могут разогреть «кукушку». Все полезли наружу, было такое ощущение, что тело голое и сей­ час превратится в мерзлую тушу. Снег под ногами, казалось, заскрипел на зубах. Добрый попутчик помог Маяковскому и Лавуту найти розвальни. И поехали за семь верст через окоченевшие пустыри и рощи. Когда до­ брались до казанского поезда, то губы уже не шевелились, челюсти не двигались, будто сократившаяся от мороза кожа стянула лицо, как намордник. Теплое, освещенное купе с застеленными постелями удивило. Ока­ зывается, остались еще такие уголки на вымерзшей земле! Маяковский разделся, залез под одеяло и мгновенно заснул. А в Казани было тепло. Отоспались, отогрелись в хорошем вагоне, да и мороз тут был послабей раза в два. Вечером Маяковский пошел в Оперный театр, где было назначено его выступление. Еще издали он увидел огромную толпу, с гулом на­ валившуюся на здание, будто она хотела войти вовнутрь не через двери, а через прошибленные стены. Конная милиция прорезала толпу, пытаясь сбить ее в очередь у входа. Он примерился было отыскать пространство пожиже, но, не найдя, ринулся наобум к дверям. Его тут же закрутили на одном месте, и как ни орудовал он плечами, продвинуться не мог. Вот уж где можно было отогреться за все нижегородские страдания! Раздался звон выбитого стекла, толпа на мгновенье замерла и на­ 82