Сибирские огни, 1967, № 10
умиротворяюще гудел в ответ. Эти сильные голосане были приспоеобле- ны для таких маленьких комнатушек. Людмила молча стояла у окна и сверкала в сторону брата огром ными черными глазами,—это были молнии под раскаты Ольгиного грома. Диванчик был такой узкий и маленький, что, хотя Маяковский и уселся плотно, все равно казалось, что он лишь присел на самый крае шек.. Он гладил кошку, накрывая всю ее ладонью, и кошка улыбчиво жмурилась, соединив у груди лапки, будто держала их в муфте. Напротив Маяковского, за столом, сидела мама, Александра Алек сеевна, положив на скатерть маленькие старые руки. Она с сочувствен ной жалостью смотрела на сына, переводила строгий и умоляющий взгляд на Ольгу, который та не хотела замечать. Среди «Маяковских» голосищ ее детей голос ее звучал совсем тихо: — Как твое здоровье, Володя? — Здоров я ужасно, мамочка, работаю немного — читаю лекции, пишу, а в промежутках стараюсь здороветь и полнеть. Ольга ушла на кухню, откуда вкусно пахло праздничными пирож ками. Людмила стала накрывать на стол. Они очень были похожи —мать и сын: те же большие, угрюмые глаза, чуть вздернутый нос, крупные губы; та же замкнутость и чуткость характера. Сидят друг против друга мама и Володя, коротко встреча ются взглядами, и Володя понимает, откуда у мамы в глазах жалость, и ему жалко маму, что опять она мучается из-за него. — Я читала, Володя, в газете, что тебя опять ругают. Теперь какой- то Шенгели,—совсем тихо и словно бы успокаивающе говорит она. — Мама,—отвечает он совсем беззаботно.— Не читайте, по воз можности, глупых газет. Ольга вносит блюдо с оранжевой дымящейся горкой пирожков, от которой расходится аромат мясного сока, сдобренного жареным луком. — Пирожки куда вкусней и остроумней,—смеется он, как всегда негромко, толчками. Мама гладит руками скатерть и, опустив глаза, говорит чуть дро жащим голосом то, что не раз уже говорила: — Я вот сяду, сяду и напишу о Володе правду. И все узнают, какой он хороший. — Только в конце добавь критический абзац,—.смеется Ольга.— О том, что редко он приходит в свою семью. — В единственную свою семью,— подчеркивает Людмила, и круп ное, мужественное лицо ее, в обрамлении пышных волос, остается очень серьезным. Мама мельком обиженно взглядывает на дочерей. Володя не пересаживается к столу, потому что мебель близко сдви нута в этой тесной комнате. Его длинная рука свободно дотягивается до пирожков, и ладонь сгребает стакан. И приятно, до какой-то детской разнеженности приятно взрослому огромному человеку кушать мамины пирожки. Под физически о щ у т и м ы м светом ее взгляда так неловко и утешительно чувствовать ее тревожное раздумье о том, какой ты, в сущ ности, еще маленький и как легко тебя обидеть любому. Отец умер от заражения крови, оттого, что уколол ржавой булав кой палец, скрепляя деловые бумаги. Он умер от булавочного укола. Вот от чего могут умирать могучие, веселые люди! Мама любила Володю удвоенной любовью. Вдруг в каком-нибудь повороте сыновней головы, в размашистом жесте, в движении большого тела вставал перед ней Володя-старший, Владимир Конаантинович... 75
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2