Сибирские огни, 1967, № 10

хотел полностью очиститься от старья и утвердить себя как поэта ре­ волюции... через вой непризнания утвердить! Как умеет, так и утверж­ дает он свою поэзию в революции и свою революцию в поэзии. И вот' любой может публично копаться не только в твоих стихах, но и в тво­ ем характере и орать, искаженно меряя на свой аршин, об идиотской «недостаточности» и мещанской «боязни забвения». Хотя уж в отноше- нии-то Шенгели можно не проявлять никакой боязни: профессор, видать, запомнил его, Маяковского, навсегда. «Все ценности: наука, искусство, литература, природа— подвергну­ ты «ревизии», и ревизор Маяковский ничего, кроме плевочков, клещей, канав, мясомассой и быкомордой оравы, дряни, величественной, как Лев Толстой, не обрел. На этом унылом фоне очень удобно вырисовывать свои собственные великолепные черты. Я поступью гения мозг твой выгромил. Мне бы памятник при жизни полагается по чину. Эй вы, небо! Снимите шляпу: я иду! Светить и никаких гвоздей — вот лозунг мой и солнца Все это похоже на слова другого ревизора: «Меня сам государствен­ ный совет боится. Меня завтра же произведут в фельдмаршалы». Тем более, что Хлестаков тоже |5ыл с Пушкиным «на дружеской ноге». Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, испохондрич- ный, неврастеничный, слабый мастер,—он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха отвернется от него». ...Маяковский сжимал на столе огромные кулаки... и не мог никак представить себе незнакомую ему до сих пор, абстрактную профессор­ скую физиономию. Все, с кем схватывался Маяковский за лето — окольцованные желто-вагонники, севастопольские свистуны, Медяники с Кулаковыми, непробиваемые фининспектооы,— все они, как опара, выперли этот ученый сгусток своего озлобления. Тишина была в комнате, тишина была в квартире, только кровь звенела в ушах. И в этой тишине шаркали время от времени шаги за стеной, выходящей на лестницу. Выше поднималось их шарканье, за- клеймляя площадку за площадкой. 6 •— Ты стал, Володя, очень светским человеком: наносишь только новогодние визиты. — Не ругай меня, Олечка, мерзавцем, ей-богу же, я, в сущности, очень милый человек. Л редко захожу оттого, что у меня характер гнус­ ный, и еще к концу каждого дня остаюсь без задничных ног. А видеть вас мне все время хочется. — Ну да, и вполне удовлетворяешься тем, что видишь стены наше-* го дома, когда проезжаешь мимо? Воображение у тебя поэтическое, и вполне хватает стен. — Ни разу не ездил мимо. Я и сегодня пешком притопал от Твер­ ской к вам на Красную Пресню. На автобусах сейчас никто не может ездить, кроме шпротов, привыкших к такой упаковке. А так как я ваш ■сын и брат, а не шпрот, то и сами понимаете. Ольга сердито громыхала низким и громким голосом, Маяковский /4