Сибирские огни, 1967, № 10
ки крупно набранное слово «Реввоенсовет»... Двадцать дней назад умер Фрунзе, и Наркомвоенмором стал Ворошилов. «Известия» публиковали новый состав Реввоенсовета. Маяковский читал имена пролетарских полководцев, и ошалелости не было уже, было нетерпение, и не хватало для полной радости этой пограничной полоски родной земли, всю ее, землю, уже было надо... Реввоенсовет. Страшное для врагов слово, так же, как ЦК и Совнарком! Меркой собственной личности измерил Маяковский уровень чужой и своей страны, и если в Америке был он исключением, посланником из центра мировой революции, то дома его ждала повседневность вели ких дел. Маяковский шагал сейчас на Рождественку, в Госиздат, и в не сколько торжественном настроении нес туда эти мысли, которые, еще смутно, оформлялись в пьесу о противопоставлении разномасштабного бытия СССР и США. Кроме этого, он хотел предложить издателям сборник стихов об Америке и узнать о судьбе своей заявки на четырех томное собрание сочинений. На боковой стене огромного здания ГИЗа сохранилась дооктябрь ская надпись: «Страховое общество «Россия». За стеклами этого мно- гоэтажия сотни людей ^чрпят, стучат машинками, щелкают ножницами, льют клей — кроят рукописи. Авторы обалдело вытирают лбы, а редак торы глядят на них затравленными глазами. Впрочем, на лестничных площадках и в коридорах ничего такого не было видно. Под приглушенные дверьми стрекоты «ундервудов» робко бродили люди с папками под мышкой, ожидая очереди на раскрой сво их рукописей. Другие группками покуривали и оценивающе оглядыва ли первых, как портные, готовящиеся опоясать клиента своими клеенча тыми метрами. Мимо незнакомых папконосцев Маяковский проходил молча, а с курящими редакторами здоровался, поднимая трость. Возле открытого окошка кассы, прорубленного в стене, как бойница, толклись люди. Вид у них был оживленный и одновременно просительный, они не столько штурмовали бойницу, сколько сдавались ей в почетный плен. Маяковский с достоинством прошел мимо кассы, с тем большим достоинством, что получать ему было нечего. Наоборот, задолжал он тут,, потому что в Париже, перед самым отплытием в, Америку, его обо крали, и пришлось срочно телеграфировать ГИЗу об авансе. Он распахнул дверь со стеклянной дощечкой, недоступной понима^- нию непосвященных: «Зав ЛХО». Наделенный этим званием, худощавый по-юношески, но неторопливо-обстоятельный по-старчески, человек по фамилии Бескин поднялся за столом с возгласом: — Ба! Владимир Владимирыч! Рад, рад! Маяковский бросил кепку на стул у дверей, обнажив £ьаголо бри тую. хорошо посаженную круглую голову, положил с краю вдоль стола трость и сел, между делом пробурчав в ответ на вопрос об океанском плавании: — Двенадцать дней воды хорошо для рыб, а для сухопутных это много.— И без перехода спросил: —Что с моей заявкой на четырех томник? Зав ЛХО опустился на стул и скрестил пальцы рук, как бы приго товляясь к доброму, усовещевательному разговору. Но Маяковский пре кратил эти приготовления. — Понятно! — густо сказал он.—Почему? — Литературно-художественный отдел — за,— объяснил Бескин, заодно расшифровывая табличку на своей двери.— Но торгсектор кате- 5
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2