Сибирские огни, 1967, № 10

за ременные петли. Маяковский вспоминал океан и старался сохранить равновесие, не касаясь захватанной петли. Это было трудно, потому что некуда опереться тростью — ее пришлось поднять и прижать к боку, чтобы не мешала другим. — Гражданин — высокий, в кепке,— крикнула кондукторша со своего высокого креслица у дверей.— Чего застрял на середине? Эва, сколько места занял! Проходите да за билет передайте. — Так я же ж и не дышу, чтобы при вдохе не раздуваться,—оправ- дывался Маяковский, снова нащупывая ботинком свободный промежу­ ток и продвигаясь вперед. Так и протискивался Маяковский вперед да вперед, пока перед Сретенским бульваром не выбрался, наконец, к выходной двери. — Гражданин, передайте за проезд,—угрожающе сказала кондук­ торша с другого конца вагона. — Какой же проезд, когда я всю дорогу пешком прошел? —любез­ но улыбнулся Маяковский, сунув ближайшему пассажиру монету. Он сшагнул вниз, на мостовую и вздохнул полной грудью, и, вроде наполняясь воздухом, расправились намятые бока. На углу бульвара и Мясницкой стоял легкий деревянный ларек, сквозь стекло виднелись на прилавке врсы и колбасы. Над крышей под­ нималась реклама, обрамленная с двух сторон во всю высоту воскли­ цательными знаками: «Где покупали, ели самые вкусные макароны и вермишели? Нигде кроме, как в Моссельпроме». Маяковский улыбнулся, не разжимая губ... Он вспомнил, как Додя Бурлюк расклеил по Нью-Йорку и Чикаго афиши: «Великий поэт СССР Владимир Маяковский»... Дома-то черта с два дождешься таких афиш. Но кто в Москве и без них не знает, что хотя бы вот эта моссельпромовская реклама сработана Маяковским!? Меркой собственной личности сравнил он уровни буржуазной заг­ раницы и родной страны. Ведь даже в среде чикагских коммунистов он был единственным, познавшим победу революции. А уж кем он себя чувствовал среди массы буржуазных обывателей — и говорить нечего. Его поразил флегматизм американцев, они совсем утеряли молодой энтузиазм тех дней, когда были в своей стране пионерами. Какое-то ко- нотопское житье при первобытном футуризме голой техники! И ни один услужающий буржуазии газетчик не отважился на клас­ совый бой с ним, советским поэтом. Ну, хоть бы выругали, как идейного врага! Нет, просто выискивали такую несусветную чушь, что одного, особо лихого, репортера пришлось притормозить глубокомысленным вопросом: «Почему вы до “сих пор не написали, что я убил свою тегю?» Так тот даже обрадовался: «А ведь верно, почему не написал?» Когда несколько дней назад Маяковский переехал уСебежа латвий­ скую границу и схватил первую за полгода советскую газету, он почув­ ствовал себя как Садко, вернувшийся со дна моря. И хотя газета подвер­ нулась не самая симпатичная —«Известия», где удавалось тиснуть свои стихи лишь когда редактор Стеклов отправлялся в отпуск или за­ болевал,—но в тот момент такой родимой показалась она, что Мая­ ковский расцеловал бы даже Стеклова, даже и не собирающегося в отпуск... На первой полосе доменная печь с женским лицом в платочке ша­ гала вверх по диагонали с надписью: «Выплавлено 151 миллион пудов чугуна вместо 45 миллионов предполагавшихся». Рисунок назывался: «Бойкая баба». Внизу было подписано: «Пошла Домна в гору». В эту шальную радость, с какою Садко обнимал Стеклова и оба любовались бойкой Домной, вдруг внушительно вошло с газетной стро­ 4