Сибирские огни, 1967, № 10

нам давно ясно: надо, чтобы стих не слабил легко и нежно, а взрывал­ ся пироксилиновой шашкой в желудке потребителя. Маяковский слушал и страдал, и с тревогой посматривал из-за косяка одним глазом на мученическое лицо Пастернака. Этот широко­ грудый, огромнолицый человек всегда казался ему таким беззащит­ ным... Не до крови ли хлестнули его слова Третьякова? Не надломили ли что-то в нем?.. Маяковский даже слегка подался вперед, чтобы хоть близостью своей подбодрить Бориса. Он давно подмечал с ревнивой и сочувственной нежностью, что Пастернаку трудно среди лефов. Не было в нем ни нахрапистости Бри­ ка, ни безапелляционности Третьякова, ни скептицизма Шкловского, ни жизнерадостной легкости Колядки. Да что там говорить о Борисе, если ему самому трудновато бывает с единомышленниками. Маяковский усмехнулся про себя, внешне это никак не выразилось, разве лишь незамеченное никем оживление мелькнуло в глазах. Он вспомнил, как соратники сурово встретили «Про это» за нарушение ле- фовских канонов: за отход от фактографии и за лирический психоло­ гизм. Конечно, какая уж фактография, если там изображен большело­ бый химик из тридцатого века, а себя он изобразил взлетающим на ко­ локольню Ивана Великого! И мало кто знает, что поэму он начал писать именно фактографи­ чески, что в черновике написано: Лиля в постели, Лиля лежит. У меня на столе телефон. Но обобщенный психологизм поэмы не разрешил такой дневнико­ вой конкретности, имя Лили было вычеркнуто всюду. Лефы, наверное, совсем осудили бы поэму, если б не Шура Родченко, который изукрасил ее фотомонтажами с портретами Лили и его, Маяковского. Так поэма «Про это» была с некоторым насилием притянута к канонам литера­ туры факта. Много чего понимал Маяковский в своих трудных друзьях. Он публично защищал Шкловского от рапповцев, которые требовали, что­ бы Леф отмежевался от «контрреволюционера». Ему не нравились шпильки Шкловского в адрес марксизма, но ведь не может стать сразу марксистом человек, только три года назад вернувшийся из берлинской эмиграции. Не оттолкнуть, а перевоспитать надо Виктора, и это по­ немногу удается: в старом «Лефе» появилось исследование Шкловского о языке Ленина. Хотя Шкловский и Чужак категорически не принимали друг друга, но между ними тоже обнаружилось единство: оба были против союза с РАППом. Для Шкловского РАПП был чересчур догматической и диктаторской организацией, для Чужака — слишком либеральной и пестрой. Понимал Маяковский и непримиримость Осипа к поэтической ху­ дожественности. У нашего брата литератора есть милейшей свойство: ограниченность собственного таланта возводить в абсолют и считать главным в литературе то, что ты сам способен делать. Из Осипа не по­ лучился поэт. С немалым тактом пришлось Маяковскому как можно безболезненней увести его от писания таких стихов: И взорам, таящим угрозу, Навек покорилась она. И бросила красную розу К копытам его скакуна,—