Сибирские огни, 1967, № 10

скую по содержанию литературу, но без революционизирования формы. Гладков написал роман, и бывший граф Алексей Толстой, который въехал в Москву из эмиграции на белом коне своих сочинений, тоже пишет романы. Так какая же разница между коммунистом и графом?! «Аэлита» тоже рекламируется вовсю — кинофильмом с Солнцевой, а в Баку налепливается с парижским шиком на парикмахерскую. А ведь этот роман — вроде Бенуёвской «Атлантиды», только слегка прикрытой красноармейской шинелью Гусева. Эту самую «Атлантиду» Маяковский прочел однажды во время бо- лезни,—не отрываясь, залпом,— а потом с каким-то даже обиженным недоумением проворчал: — Чепуха несусветная, а как читается! Сергей Третьяков любит повторять: — К слову «развлекаться» стоит относиться подозрительно. Оно часто есть замаскированное «отвлекаться». Вот стихи Демьяна Бедного — это не развлечение, а оружие борьбы. Демьян уже классик, его изучают в школе, живет он в Кремлевской квартире. Демьян не любит лефов и часто обрушивается на Маяковско­ го. Когда возник Ле,ф, он опубликовал фельетон под названием: «Леф- че! Лефче!» Но лефы достаточно справедливы, чтобы из-за этого при­ нижать фигуру Демьяна. Когда генерал Юденич, наступая на Петроград, впервые пустил танки, то они навели ужас на красноармейцев. Но достаточно было Демьяну обозвать в стихотворении танк Танькой, как пропал страх пе­ ред этим чудовищем. Вот это по-лефозски понятый социальный заказ! Вроде бы мысль — это что-то отстоявшееся, это абстрагирование эмоций. Но не получался из Маяковского Спиноза. Мысли гремели, сши­ бались и перехлестывали через край, и никак не отстаивались они в хаосе эмоций, так же как ничего еще не отстоялось в вихрях литератур­ ной борьбы, и Гладков еще не признавал Толстого, а Маяковский —их обоих, а Демьян Бедный —Маяковского. Луначарскому с Горьким, ко­ торые старались найти нечто хорошее во всех, доставалось и от рап- повцев, и от перевальцев, и от лефов... Только чистые листы бумаги могли утихомирить этот разгул не- отстоявшихся мыслей, приняв их на себя. Сейчас Маяковскому хоте­ лось одного: защитить поэтов — от невнимания критиков, от равнодушия книготорговцев и издателей, от толстотомого давления прозаиков. Маяковский засел за статью «Подождем обвинять поэтов», вытя­ гивая из хаоса фактов и мыслей только ту цепочку, которая работала на защиту поэзии. Вытягивать эту цепочку было нелегко, в нее встре­ вали, ее разрывали противоположные факты, как раз обвиняющие поэтов. Недаром Асеев восклицал: «Халтура! Какой-то ливень халту­ ры!» Но Маяковский тянул цепочку, сдерживая пока сам себя: «По­ дождем»... Подождем обвинять поэтов, еще успеем. Он злился на хал­ турящих сотоварищей, которых вкупе приходится защищать, лишь бы защитить поэзию. Он быстро закончил статью, надо было высвобож­ даться для другого. Если некоторые киты поэзии порою халтурят, то что делать киль­ ке? В какой-то местной газете во время поездки прочел же Маяковский такие стихи: Вот оно, рабочее отродье... , Так честит юнец-комсомолец свой же комсомол. Стихи издают все, кому только подвернется бумага. Местколлегия 34