Сибирские огни, 1967, № 10

Какая эфемерная штука — этот поэтический настрой! Чуть что не так — и он испарился, и только погремливают на дне холодные осколки мыс­ лей, которые ничем не превратишь в поэзию. Сколько ломал он голову над тем, чтобы не зависеть от вдохновения! Он презирал это слово, он хотел уметь работать стихи в любом настроении и при любой обстанов­ ке. И до сих пор еще не умел. С этого часа уже не жилось Маяковскому в Ростове, и вскоре он с облегчением замкнулся в тонких стенках купе, ощутив всем телом дви­ жение. За ночь поезд унес Маяковского далеко на юг. Когда утром он ото­ двинул зеленую плюшевую занавеску, то сразу зажмурил ослепленные глаза. Похоже было, что поезд промчал за эту ночь не триста верст, а тридцать суток и вынесся из февраля в март. Восходящее солнце не только било прямой наводкой в купе, оно сверкало по всему видимому пространству, по разливу талой воды. Обрывки паровозного дыма про­ носились мимо окна, в них вспыхивали полосы маленьких радуг, а свер­ кающее пространство не менялось, оно могло двигаться или не двигать­ ся, оно захватило все. В середине февраля поезд летел по мартовскому разливу краснодарских степей. И хотелось крикнуть первому встречно­ му:— Во, весна! Поезд шлепает прямо по лужам! Маяковский задернул занавески на пылающем окне, осталась толь­ ко узкая щель, просеченная солнечным ножом. Эта щель скоро стала то гаснуть, то вспыхивать, будто передавая азбуку Морзе. Поезд въез­ жал в столицу Адыгеи, в бывшую столицу Кубанского казачьего войска. Атаманами Маяковский не интересовался, но это была почти родина: ведь его мать, Александра Алексеевна, была кубанской казачкой из ста­ ницы Терновская. То-то так по-весеннему встретила его материнская земля. На пустом чистеньком перроне стоял дежурный контролер билетов в черной фуражке со скрещенным топором и якорем над козырьком — эмблемой НКПС. Было семь часов утра, и крохотное зданьице вокзала безмолвствовало. Из всех вагонов выходили на перрон люди, они заполнили пустоту, заселили город, словно и впрямь пассажиров одного поезда было боль­ ше, чем всех жителей в этой тихой столице. Маяковский медленно, с наслаждением, вдохнул теплый, ласковый воздух. На стенке вокзальчика висела большая доска: «Задавать вопросы контролеру строго воспрещается». Не отходя далеко от нее, чтобы не искушать людей невольным грехом нарушения, прогуливался взад-впе­ ред контролер с заложенными за спину руками. Его топор с якорем так и плавали вдоль вывески. Маяковский уставился на контролера с восхищенным подобостра­ стием. Тот, увидев преграду на вымеренном пути, удивился, замялся, его волевое гвардейское лицо с пушистыми усами все более наливалось строгостью, а моргающие глаза предупреждающе гневались. Видимо, соразмерив силы не в свою пользу, он вынужден был сократить отрезок своего теренкура, повернулся и пошел обратно, показав скрещенные по­ зади грубые ладони. «Обиделся,— констатировал Маяковский,—Он же ж чувствует се­ бя не меньше как правительством». Дома в Краснодаре были занятные: с нишами, с венецианскими ок­ нами, со множеством башенок над крышами. Посмотришь вдаль тор­ чат сплошные острия, как папильотки на голове у модницы. Дома ма­ 25