Сибирские огни, 1967, № 10
2 Поздним вечером он ходил по своему номеру в ростовской гостини це, старался успокоиться перед сном и, окутываясь папиросным дымом, бормотал привязавшиеся до изнурения строки: — Предназначенное расставанье обещает встречу впереди. Все выжато за день, остался лишь гул в пустоте, который долго не даст заснуть. Тело отпущено на покой, а во всех клеточках нервов еще застоялось напряжение. Нервы не расслабишь сразу, как можно рас слабить мускулы, они долго хранят в себе то, что прошло, чего уже нет. И в мозгу, как на сигнальном пульте, заново вспыхивают отжитые эпи зоды: рытье книжных залежей в магазине днем, гулкое доброжелатель ство аудитории вечером и распродажа всех своих обнаруженных при раскопках экземпляров. На кой черт нужно запоминать завмага, с которым увидался пер вый и последний раз в жизни?! Так нет же, его благообразная, унылая физиономия, увенчанная коротким ежиком под Керенского, плавает пе ред глазами, как бы колеблемая леденящим ветром, который, врываясь с окрестных степей, свистит за окнами гостиницы... Иногда свист сгу щался вдали, и из него рождался железный грохот трамвая. Сегодня утром под этот свист Маяковский добрался до магазина ГИЗа, который стоял на бойком месте —на проспекте Энгельса, быв шей Большой Садовой. Спасшийся от ветра, он встал на пороге, расти рая иссеченное лицо. Народу было много, и торговля шла бойко. А ве тер, видать, еще способствовал ей, загоняя в магазин даже тех, кто в другое время прошел бы мимо. Всего года три назад кончился всякий голод: и самый страшный продовольственный, и товарный, и денежный, и книжный. И люди все еще насыщались, восстанавливая, в том числе, и личные библиотеки, сожженные в «буржуйках» вместо дров. Маяковский усмехнулся, вспомнив прилавок, где в мирном содру жестве, то стопочками, то веером, заходя углами друг на друга, лежали «Живая тюрьма» пролетарского писателя Серафимовича и «Дело было в Испании» отрицателя пролетарской литературы Троцкого, «Третья фабрика» лефовца Шкловского и «Девять десятых судьбы» не признаю щего лефовцев «серапионова брата» Каверина. Этих писателей только и можно свести на прилавке, а в живом виде их мирно не сведешь. Ве роятно, из-за пролетарских заголовков попали сюда тургеневская «Новь» и «Углекопы» Золя с «Ткачами» Гауптмана. Еще лежали рома ны «Цемент» Гладкова и «Андрон Непутевый» Неверова. Среди этих прозаических кирпичей мог из поэтов не затеряться один Демьян Бед ный— его том был тоже увесистым. Правда, повезло еще «Комсомолии» Безыменского, она тоже лежала на прилавке, хотя и стиснутая ро манами. А его, Маяковского, книг не было. Еще не зная, радоваться или гневаться, он спросил продавщицу: — Товарищ девушка, что у вас есть Маяковского? И та слишком резко — от неожиданности, что ли,— ответила: — Ничего нет! На всякий случай заглянул в отдел политической литературы, там тоже не нашел ничего своего, тогда и решил, что надо все-таки радо ваться, и прервал увлеченную деятельность завмага, который у кассы разделял по ящичкам тройки и пятерки: — Вы очень похожи на заведующего магазином. Соберите всю 21 /
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2