Сибирские огни, 1967, № 10

таются литературу совершенно оторвать от жизни» и «питают абстрактную литератур­ ную школу, которая вредит развитию совет­ ской литературы». Все разнообразие группировок в литера туре 20-х годов В Правдухин объяснял раз­ нородной общественной средой России, ибо «у каждого класса, даже у группы, с неиз­ бежностью пробиваются ее жизнеобразую- шие тенденции». Но он считал в корне не­ верным, будто «литературное направление можно установить, руководствуясь кружка­ ми и их декларациями»: «они чаше форми­ руются по иным признакам, только не чисто литературным». Поэтому деление литерату­ ры на группировки было, по его мнению, «механически поверхностным «кесаревым се­ чением», которое «мало помогает определе­ нию пути развития литературы и которое едва ли оправдает, будущая эстетика». Не с кружками и их платформами свя­ зывал В. Правдухин будущее советской лите­ ратуры, а с теми художниками, которые все глубже и глубже постигали смысл ве­ ликих событий в России и, рисуя их в яр­ ких, сильных картинах, активно способство­ вали рождению нового человека и нового общества. В свете этого будущего, говорил критик, «книжечка В. Казина «Рабочий май» по своему значению бесспорнее всех «поэтических» деклараций о пролетарском искусстве, потому что в ней поэт «наращи­ вает уже подлинные положительные цен­ ности в передаче картин самого простого труда как радостного жизнеощущения», по­ тому что в ней «начало подлинно «классо­ вой», по существу внеклассовой, общечело­ веческой поэзии» Высоко ценил критик творчество М. Горького, слово которого, по его выра­ жению, явственно прорастает в наше буду­ щее». В. Правдухин считал его «самым здо­ ровым, самым национальным и в то же время революционным художником», «са­ мым радостным и светлым певцом жизни». Восхищаясь мужеством, оптимизмом, яр­ костью произведений Горького, он писал: «С какой-то ему одному присущей широ­ чайшей устремленностью, окрыленноетью он умеет рассказать о всяком человеке... Сквозь обычные буквы, простые слова (а Горький пишет необычайно просто) все­ гда проступает красная кровь, от которой загорается жажда жизни, движения, рож­ дается позыв к творчеству»23. В оценке творчества В. Маяковского В. Правдухин ошибался: он не понял соци­ альной природы его поэзии. Для него поэт был «представителем самой типичной бур­ жуазной интеллигенции со всеми ее излома­ ми духа», «интеллигентом, почуявшим не столько революцию, сколько гибель старо­ го». Отсюда, естественно, неверное предста­ вление критика о характере поэзии Маяков­ ского, будто бы отразившей страх буржуа­ зии перед революцией. Эта ошибочная в целом оценка Маяковского содержит в себе моменты справедливой критики, поскольку отмечает элементы анархического бунтарст­ ва, трагического индивидуализма и форма­ листических увлечений, т. е. такие элемен­ ты, часть из которых и в разной степени была свойственна поэту вплоть до начала 20-х годов. Но сила поэзии Маяковского импонировала критику, и он, утверждая, что «никогда не ощущал Маяковского как нашего поэта, поэта революции», ценил его, называл его «знамением времени», «вели­ ким явлением», «большим современным поэтом»24. Вместе с тем, взгляд критика на поэзию Маяковского изменялся. Несколько позднее, но р том же 1922 году, он писал: «Его книга «Маяковский издевается» — это боль­ шой пафос поэта-публициста». И далеез «Последние же его произведения моту! и должны читаться, но они играют роль аги­ тационного „полуискусства, хорошо сделан­ ного политического пугала, крайне необхо­ димого и плодотворного на ближайшие го­ ды» Теперь уже критик оценивал поэта не как чуждого революции, а как такого толь­ ко, который «не так широко и глубоко со­ звучен эпохе», и, продолжая отказывать ему в художественности, признавал серьезную общественную значимость его поэзии25. Это — несомненный шаг вперед по пути при­ знания поэта, сделанный в течение одного года В целом ряде своих оценок В. Правду­ хин оказался весьма.глубоким и проница­ тельным критиком. Нельзя, например, не отметить, что B. Правдухин для 20-х годов дал одно из самых умных и серьезных истолкований сущности и социальных корней поэзии C. Есенина. Он указывал, что Есенина во­ спитала русская дервеня с ее сказками и песнями, насытившими поэта в детстве, с ее просторами и красками родной природы, ко­ торую поэт привык чувствовать и понимать как нечто живое, с ее своеобразной внут­ ренней общностью крестьянства, наконец, со всеми ее традициями и навыками, с ее политической наивностью и дряблостью, даже религиозной мистикой. В. Правдухин тогда утверждал, что «Есенин слишком рано для самого себя стал поэтом», «талант поэ­ та оказался больше его личности», «талант вел поэта, а не поэт управлял талантом», «и сам он как личность, особенно в начале своего пути, был лишь жалейкой, через ко­ торую прорывалась песня»25. Гибель соло­ менной Руси, своей деревенской родины, поэт воспринимал как собственную обречен­ ность. Есенин искренне тянулся к револю­ ции, пытался стряхнуть с себя прошлое, но сам же с бесконечной тоской видел, что не может служить новому миру, который он приветствовал. «Последние его стихи,— го­ ворил критик,— были криками отчаяния». Победный путь России стал для Есенина трагедией: глубоко национальный поэт «ока­ зался без Родины». Горячо отрицая, будто «есениншина есть возведение в принцип ху­ лиганства», критик подчеркивал, что «Есе­ нин поэтически честен», он беспощадно ри­ сует свои боли, свой. путь. И если «сам Есе­ нин как человек ни с какой стороны не об­ разец для нас», то не нужно забывать, что 172 4