Сибирские огни, 1967, № 10

всей ее сложности и противоречивости. От­ сюда его «непреклонное требование жизнен­ ной, нетенденциозной правды, резкое отри­ цание всякого направленства, нарочитых исканий словесных, конструктивно-интеллек­ туальных строек и прочих лживых атрибу­ тов». В этом требовании критика заключе­ на целая программа развития искусства, богатая содержанием и не потерявшая значения до наших дней. Прежде всего новым течением нашей ли­ тературы В. Правдухин считал «самый подлинный и здоровый реализм», «неореа­ лизм» ясного монистического мироощуще­ ния», более глубокий, чем реализм класси­ ки, и свободный от «идеалистических изло­ мов прошлого». Этот реализм обусловлива­ ет «беспощадно ясную» манеру письма, «одухотворенную простотой и величием вспыхнувших перед человечеством социаль­ ных далей». Считая также, что «внутрен­ няя сила искусства» состоит в насыщен­ ности его социальной стихией, в его «обще­ ственной капиллярности», критик требовал от советских писателей острого и глубокого проникновения в современную социальную стихию. В. Правдухин отрицал искусственную, голую тенденцию как «нехудожественную постройку», которая чужда природе искус­ ства и по существу разрушает его. Прямые политические сентенции, обнажая тенденци­ озность, снижают уровень повести как про­ изведения искусства, а иногда просто раз­ рушают ее художественную ткань. Следова­ тельно, требование отражать в искусстве не поверхностные явления, а глубинные, не видимые сверху процессы, определяющие течение жизни, было тенденцией самого критика. Это подтверждается еще и тем, что он признавал классовость искусства. Сравнивая реализм А. Фадеева и Л. Толсто­ го, критик отмечал, что советский писатель находится «в более счастливом положении: он владеет исторически законной социаль­ ной установкой эпохи». Но «как соединить социальную установку, не нарушая ткани искусства», т. е. как выразить классовую идеологию в художественном произведе­ нии,— это В. Правдухин считал важнейшей «общей проблемой литературы» в 20-е годы. И он полагал, что «писатель должен уметь свою идеологическую установку художест­ венно растворять в материале», чтобы она естественно вытекала из картины рисуемой жизни, была следствием художественной логики произведения, а не торчала в нем как инородное тело. Известно, что именно так понимал тенденциозность искусства Ф. Энгельс, писавший на этот счет: «Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из положения и действия, без то­ го, чтобы на это особо указывалось, и что писатель не оОязан подносить читателю в готовом виде будущее историческое разре­ шение изображаемых им общеспвенных конфликтов17. Особенно серьезного знания жизни тре­ бовал критик при изображении революции. Революция «органически просекла сверху донизу» нашу жизнь, «напитала ее во всех порах», «и каждому явлению жизни рос­ сийской неизбежно и естественно теперь присущ внутренний запах революции. И пусть художник изображает с возможной глубиной жизнь России,— заключает кри­ тик,— мы увидим революцию». Больше то­ го, он доказывал, что «здесь только и воз­ можно создание живых памятников револю­ ции, ее бурных устремлений, ее живой сущности и целесообразности». Изображе­ ние революции без глубокого проникновения в жизнь неизбежно приводит к искусствен­ ным сюжетам, надуманным конфликтам, ходульным героям. Так случилось с А. Та­ расовым-Родионовым в повести «Шоколад». Возведя шоколад, по мнению критика, в «символ классового соблазна мелкобуржуаз­ ной распущенности», автор революционным судом без вины осуждает на смерть зака­ ленного коммуниста, предчека Зудина. Но Зудин не протестует, он смиряется с этим и внутренне принимает приговор как «иде­ альный выход», даже как «средство борьбы за коммунизм». Отдав на смерть в угоду пошлости и сплетен мужественного револю­ ционера, писатель превратил его «в мисти­ чески настроенного иезуита, в тип изувера- самосжигателя». Финал повести, рисующий гордое и веселое настроение Зудина перед смертью, является такой грубой, надуман­ ной ложью, что вызывает отвращение кри­ тика. «Вот поучительный пример поражения художника, когда он заранее выдумывает идею, не ждет ее органического... возникно­ вения из творимого в слове естественного процесса жизни». Реализм советской литературы В. Прав­ духин видел не в скрупулезном описании фактов, не в голом натурализме или плос­ ком бытовизме. Тот не художник, говорил он, кто «покорно идет за случаями жизни, не выделяя и не нащупывая их сердцевуны». Когда Вс. Иванов в повести «Цветные вет­ ра», нарисовав богатого и развратного мужика-старовера, вручает этому «иконо­ писному бездельнику» власть, в том числе и внутреннюю, моральную, критик считает, что читатель вправе сказать: «Художник, .ты лжешь!». Как единичный случай, этот факт возможен, но правда факта, случая — «неубедительная ссылка в художественной области», где речь идет о законах воспро­ изведения действительности и создания жиз­ ненных и цельных героев. «Необходимо идти за жизнью,— писал критик,— но выбирать из нее не случайное, а органическое». В Правдухин порицал и натурализм, обнажающий жестокие и низменные карти­ ны жизни, и факты его в произведениях В. Зазубрина, Н. Никитина и других писа­ телей называл «антиэстетическими грубо­ стями реализма». Новый реализм — не бесстрастное опи­ сательство явлений жизни, он обладает «большой дозой собственного идеализма», который критик видел в «отборе художни­ ческого материала», а еще больше в «нутря- 169