Сибирские огни, 1967, № 10

В ответ на этот чудовищный, троглодитский взрыв страсти и ревности Лиля выгнала его и запретила попадаться на глаза. И он, пристыжен­ ный, упрекал самого же себя за то, что так обывательски хотел лишить любимую свободы. Он смирил себя во имя новых отношений, которых никто еще и на земле-то не испытал, разве что только лишь благородные герои в романе Чернышевского. Он посадил себя на два месяца в добровольное заключение на Лу­ бянском проезде и написал «Про это»... Как говорил остроумный сноб Уайльд: «когда разбивается сердце поэта, оно разбивается в музыку». Да, так бывает с поэтами. Если муки поэта, с которыми он скитается Вечным Жидом, станут стихами, то душа облегчается от них. Никогда после «Про это» нс повторялся такой взрыв, все стало покорней и спокойней. Не женщине досталась эта страсть — она пошла на памятник любви к ней. С той поры Владимир и Лиля взяли себе правило Веры Павловны и Лопухова: «Я не имею права ни о чем спрашивать тебя, а гы меня; если тебе что-то хочется рассказать о своих делах, ты и сам расска­ жешь, и я расскажу сама». И вот они стоят в коммунальной кухне, спрашивают друг друга большими, темными, словно без дна, глазами и молчат. Маяковский не выдерживает первый, чуть улыбнувшись, отвечает словами Гейне: — Что ночь я вижу тебя во сне... Лиля приподнимается на цыпочках, высвобождая плечи от его ла­ доней, дотягивает руки до его плеч. — Прочитай все,—шепчет она, прижмуриваясь.—Ты давно не чи­ тал мне этих стихов. — Прочитай ты,— рокочущим шепотом просит Маяковский,— Про­ читай себе от моего имени. А я буду слушать и надеяться, что ты чита­ ешь мне от себя. И Лиля тихо читает: Что ночь я вижу тебя во сне, Улыбка твоя — как живая. И сладко, в рыданьях, броситься мне К ногам твоим, дорогая. Но горестно смотришь гы в этот час, Качаешь грустно кудрями, И крупные слезы из милых глаз Струятся жемчугами. Ты шепчешь слово, даешь в ответ Мне ветвь кипариса.— и снова Я просыпаюсь: и ветки нет, И я не припомню слова. Когда они вернулись в комнату, Асеев и Брик уже сидели за круг­ лым столом, уже положили сахару в пустые чашки и теперь ждали толь­ ко чаю. Возле Осипа лежала на столе стопочка газет и тонких поэти­ ческих книжек. В воздухе еще веяли отголоски асеевского смеха и каких- то стихов: Ой, не лопните вы, мускулы, от задоры молодой. Ой, не выпрыгните, груди Клавкины, Груди девичьи, упругие. — Кто это хулиганит? — грозно спросил Маяковский. — Дорогойченко, поэма «Ре-ке-сем»,—сив е т л Брик, отбрасывая книжку и беря «Известия».—А вот Михаил Герасимов: В сером дыме Взмахи мерны 12