Сибирские огни, 1967, № 10

Асеев еле сумел сердитый тон облечь тонкой пленкой вежливой ин­ тонации: — Это не новость, мы все фактовики. Но состояние Есенина — тоже факт жизни. Они заспорили. Лиля говорила о том, что поэты слишком уж мучаются бытом — володечкино «Про это», асеевское «Лирическое отступление». А не надо бояться, будто быт захлестнет революцию. Надо просто жить новыми отношениями. Асеев, убежденный семьянин, запальчиво возражал, что нам самим надо от старья чиститься, прежде чем сложатся новые отношения, и это пытается делать Есенин, у которого старье покрепче засело, чем у нас; что сейчас одна только поэзия держит фронт против напора старого бы­ та, что пока мы держим фронт, конечно, быг не захлестнет революцию, а если отступим, то неизвестно что будет. Маяковский исподлобья, предупреждающе, смотрел на Асеева, по­ том осторожно косился на Лилю, стараясь понять, не обижает ли ее асеевское прекословие. — Я довольна своим бытом, как он сложился внутри наших отно­ шений,— сказала Лиля и улыбнулась задорной девчоночьей улыбкой.— Правда, извне он находится в осаде: эта окопная линия коридора, эта система соседского подслушивания, официально именуемая коммуналь­ ным телефоном... Но Володечка принес сегодня избавление и от этой осады.—Она мимолетно махнула легкой рукой в сторону кабинета, где под охраной уцелевшего льва, прижатый пресс-папье, на середине стола лежал ордер на новую квартиру в Гендриковом переулке.— А вы, Ко­ ленька, расходуете на обыденные веши такие великолепнейшие стихи. Я ведь их знаю наизусть, наверное потому, что к моему быту они не имеют отношения. И Лиля стала читать спокойным голосом: * За эту вот площадь жилую, за этот уныльш уют и мучат тебя, и целуют, и шагу ступить не дают. Проклятая тихая клетка с пейзажем, приросшим к окну, где полною грудью гак редко, так медленно можно вздохнуть. Молчи! Ты не сломишь обычай, пока не сойдешься с одним — не ляжешь покорной добычей хрустеть, выгибаясь под ним! Так значит — вся молодость басней была, и помочь не приду г, и день революции сгаснет в неясном, рассветном бреду? И Маяковский вдруг подхватил продолжение, вынул руку из кар­ мана и папиросу изо рта; дирижируя рукой с папиросой, наполнил ком­ натки торжественным басом: Пусть в Германии лица строги, и Болгария в прах разбита. Чем у нас отдаляются сроки переплавки быта? Где же жизнь, где же ветер века, обжигавший глаз мой? Он утих, он увяз, калека, 10