Сибирские огни, 1967, № 9
вилась, если бы у тебя их не было. Ты бы их украла. Ты кулак, хуже кулака, тебя раскулачить надо! — Ты мне ответишь за эти слова. В суде ответишь. Ты мне отве тишь! — подскакивала Степанида. — Испугала! Еще поглядим, кто ответит. Кулачиха, кулачиха! — Тише вы! — крикнул Василий. Наступило молчание, твердое и неудобное, как дерево, не давая им шевельнуться. Они и сидели не ше велясь, даже Галька затихла. Потом Василий негромко сказал: — Ты посмотри, Степанида, может, сколько есть. Сама знаешь: четверо ребятишек у Марии. — Не надо, Василий,— попросил Кузьма. Галька взглянула на него, не пряча лица, заплакала. — Тетку Марию жалко,— причитала она. Слез у нее было много, и они с крупного покрасневшего лица стекали на шею. Степанида нагну лась и тоже поомакнула свои глаза подолом, плачущим голосом сказала: — Мне Мария как родная. Да я бы для ее последнего не пожале ла. Она мне столько добра делала. Снова замолчали. Степанида то и дело наклонялась, вытирала по долом глаза, будто надраивала их, как пуговицы, чтобы они нако нец заблестели. Наклоняясь, снизу, почти из-под стола выглядывала на мужиков, не то всхлипывала, не то мычала. — Хватит тебе, Галька, реветь,— сказал Василий.— Рано еще Ма рию оплакивать. — Врет она, врет! — закричала опять Галька.— Я знаю. Видеть ее не хочу. — А не хочешь — так и выметайся! — подхватила Степанида,—- Не заплачу. Хоть сейчас выметайся! Ты мне всю шею переела. — Пойдем, Василий,— сказал Кузьма. — Пошли. Они оделись и вышли. Из Степанидиной избы нарастал крик; с двух сторон деревни на него откликнулись собаки, загавкали густо и дре безжаще. Василий, шагая рядом с Кузьмой, грозился, что выгонит Сте паниду из бригады Кузьме стало все безразлично. Боль за Марию и ребятишек, вспыхнувшая за столом, когда заговорили о деньгах, теперь прошла, и недостача казалась такой же не страшной, как это собачье гавканье. Будь что будет. Кузьма чувствовал только, что он устал и хочет спать, все остальное было не важно. — Завтра я зайду,— сказал Василий, сворачивая к себе. — Ага. Кузьма остался один. Он шел на самый край деревни, в свой новый дом, поставленный для того, чтобы жить в нем. поживать да добра на живать. Деревня спала, только все еше подлаивали друг другу собаки. Спали люди, и вместе с ними спали их заботы, отдыхая для завтраш него дня, чтобы двигаться в ту или другую сторону. А пока все остава лось на своих местах, все было неподвижно. Кузьма пришел домой и сразу лег. Он уснул быстро и спал крепко, забыв во сне обо всем на свете. Так закончился первый день. * * * Поезд рвется вперед, разбрасывая по сторонам дрожащие и туск лые на ветру огоньки. Потом огоньки пропадают, и за окном остается белесоватая, еще не налившаяся до конца темнота. Снова покажется 46
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2