Сибирские огни, 1967, № 9

только угадываются. Кузьма чувствует, что ему больше не уснуть, но признаться.себе в этом не хочет; тогда придется о чем-то думать или что-то делать. И он лежит с закрытыми глазами. Больше всего он боится думать о том, что мог бы значить этот сон с деньгами. Приснится же такое! Ничего он, конечно, не значит, просто думаешь все время об одном и том же, надумано уже столько что теперь лезет обратно. А все же на душе нехорошо. Одно к одному: ветер, история с билетом и вот теперь этот сон. Неужели ничего у него не ,получится? Неужели все зря? — Сережа, — доносится до Кузьмы голос старухи, и Кузьма рад, что он может к чему-то прислушаться и отвлечься от своих страхов.— Се­ режа, уж теперь телеграмма наша, наверно, пришла, правда? — Теперь, конечно, получили,— отвечает старик. — Ждут. Старуха ласково, с откровенной радостью улыбается, и щеки на ее широком, крупном лице расползаются еще шире. На несколько минут лицо ее так и застывает с этой улыбкой, потом, устав, улыбка тихонько сходит с лица. * * * В тот же день, когда Кузьма был у Евгения Николаевича, от дирек­ тора школы прибежал мальчишка: — Евгений Николаевич сказал, что он завтра в район не может ехать, у него дела, и что теперь он поедет послезавтра и все сделает, как договорились. — Ладно, ладно,— согласился Кузьма. У него как раз, поджав под себя по-турецки ноги, сидел на полу возле печки дед Гордей. Когда мальчишка убежал, дед Гордей спросил: — Много он тебе посулил? — Сто рублей. — Мог бы побольше дать, у него деньги есть. — Говорит, нету больше. — Слушай ты его! — хмыкнул дед.— Нету — как же! Грамотный, холера, сильно! Не столько грамотный сколько хитрый — вот как я тебе скажу. Наш брат хитрить не мастак, он схитрит, его сразу видать, а Евгений Николаевич схитрит и тебе же перед ним неловко, будто это ты схитрил-, а не он. Грамотный — о-о! Кузьма промолчал. Дед Гордей сидел у него уже часа полтора. Кузьме надо бы куда* нибудь идти и что-то делать, а он вместо этого слушал болтовню деда. Сказать, что ты, дед, мешаешь, тоже нехорошо — еще обидится. И Кузь­ ма отмалчивался, надеясь что деду одному говорить надоест и он уйдет. Деду Гордею было за семьдесят, но старел он плохо. Правда, за последний год он почему-то покосился на один бок, и за эго в деревне его успели прозвать лейтенантом Шмидтом в честь парохода «Лейте­ нант Шмидт», который шлепал по реке уже лет тридцать, но после войны от старости или от чего-то еще стал заваливаться на правый борт и хо­ дил, загребая им воду. Пароход несколько раз ставили на ремонт, но выправить никак не могли, и он снова, к тайной радости береговых де­ ревень, появлялся со своей старой, знакомой всем осанкой. Кособокость деду Гордею, видно, мешала не сильно, потому что бе­ гал он по-прежнему бодро. По ночам дед сторожил в мастерских, а днем 01 нечего делать бродил по деревне. Если он усаживался на пол и до­ ставал старую, прокуренную до дырки внизу трубку, можно было не 34