Сибирские огни, 1967, № 9

идей и устремлений, воплощенных в обра­ зах лучших творений человечества. Затем это опыт изучения читателя, по тем временам самого многочисленного и не­ доступного обследованию,— чнтателя-кре- стьянина, который только вчера был почти поголовно неграмотен и о книге имел в большинстве случаев весьма смутное пред­ ставление, питая свою потребность в худо­ жественном освоении мира в фольклоре, в музыке, преимущественно тоже фольклор­ ной, в танцах и пляске, в религиозных обря­ дах. Наконец, этот опыт, появившись в виде книги читательских мнений о современной литературе со всякого рода размышления­ ми и теоретическими обобщениями проде­ ланной работы, стал явлением литературы, занял сдое место в литературном процессе конца двадцатых и начала тридцатых годов и тем самым стал фактом активного учас­ тия в совершавшихся тогда литературных и нелитературных боях. Иначе и быть не могло! Шутка ли ска­ зать, что все мы, критики и некритики, нередко клялись именем народа, подчас го­ ворили не иначе, как от имени народа, при­ сягали верой и правдой служить народу, а тут, можно сказать, сам народ загово­ рил, да еще по-своему, смело, метко и об­ разно, в высшей степени оригинально, не­ ожиданно и, в конце концов, требователь­ но, по-хозяйски. Говоря о пропагандистском опыте А. Топорова, видимо, надо признать, что читка художественных произведений в больших, более или менее постоянных ра­ бочих и колхозных коллективах была впол­ не приемлемой и доступной формой пропа­ ганды литературы. Вероятно, следует согла­ ситься и с тем, что для достижения нужной цели в этом направлении необходимо, по меньшей мере, три главных условия: про­ водить чтения постоянно и длительное вре­ мя, опираться в отборе произведений на мировую классику, читать хорошо, почти артистически. Тут сразу может посыпаться множество недоумений, требований и даже приказов, как это и случилось в тридцатых годах. В те далекие теперь времена А. Топорова обвиняли во всех смертных грехах и преж­ де всего в объективизме. Обвиняли его еще и в том, что он якобы не любит, не при­ знает современную текущую советскую ли­ тературу и потому не читает ее крестьянам, а если читает, то внушает им неуважи­ тельное, резко отрицательное к ней отно­ шение. Даже тот факт, что Адриан Митро­ фанович, п®всеобщему признанию коммуна­ ров, «прекрасный чтец», ставили ему в вину на том основании, что он «может увлечь массу, куда захочет». Дошло до того, что ему просто п р и к а з а л и прекратить чте­ ния. Между тем эти условия, которым А. Топоров практически следовал, включа­ ют в себя самое необходимое, что потре­ буется от любого, пожелавшего взяться за эту работу. Обвинители не замечали, что весь гвоздь проблемы не в декларациях на­ правления, а в личности чтеца. Ведь хорошо прочитать — это значит хорошо понять про­ изведение и хорошо, следовательно, объ­ яснить его слушателям. Ведь постоянно читать — это значит постоянно общаться с людьми, глубже узнавать их, лучше пони­ мать друг друга, быстрее находить общий язык при разговоре о прочитанном. А та­ кой разговор абсолютно неизбежен, если читатель-слушатель взволнован и чтец не автомат, отбывающий повинность, а лицо зрелое, заинтересованное и убежденное в необходимости и полезности взятого на се­ бя дела. Чтобы по достоинству оценить текущую литературу, к которой увлеченный чтением человек обязательно придет, необходимо исходить не из словесных формул крите­ риев прекрасного в литературе, о которых мы, кстати сказать, до сих пор не можем договориться, а из непосредственных впе­ чатлений от образцовых произведений ис­ кусства, т. е. позволить слушателю самому в своих суждениях опираться «а испытан­ ную временем классику. Таким образом, будет не навязываться определенное отно­ шение к произведениям искусства, а выра­ батываться, причем активно, творчески, возможно, через столкновение различных представлений и мнений. Суть в том, что читатель-слушатель, особенно взрослый, оо своим богатым жизненным опытом и мно­ гогранными связями с жизнью, вправе тре­ бовать доверия к себе и уважения к его сложившемуся или складывающемуся ду­ ховному миру. Без этого доверия и уваже­ ния мы рискуем не услышать подлинный голос народа, на авторитет которого очень любим ссылаться. Из такого характера пропаганды лите­ ратуры и вытекает возможность с доста­ точной степенью объективности изучить читательские интересы той социальной группы, в которой пропагандист проводит работу. А. Топоров в своей многолетней деятельности чтеца художественной литера­ туры среди крестьян решал двуединую за­ дачу: воспитывал читателя и одновременно ставил опыт его изучения. Скажут: как же это возможно воспиты­ вать (разумеется, в определенном духе) и в то же время соблюдать принцип «стро­ жайшего беспристрастия», настаивать на объективности своего исследования? Но сколько бы мы ни задавали вопросов, вполне законных с точки зрения формаль­ ной логики, в действительности нам никуда не уйти от того бесспорного факта, что А. Топорову, прежде чем приступить к из у ч е нию массового деревенского чита- теля-слушателя, потребовалось с о з д а т ь его. В неграмотной и полуграмотной среде он и не мог поступить иначе. Кого бы он стал изучать, если читателей тогда даже в большой деревне можно было пересчитать по пальцам? Однако попробуйте в таких условиях 171