Сибирские огни, 1967, № 9
бубенцами. Мне опять ь^омнился знамени тый алтаевед А. В. Анохин, его коллекция, вечера алтайского фольклора в барнауль ской школе имени III Коминтерна. Так это же обрядовый шаманский барабан, а фигур ка в нем — божок, Эрлик-хан!.. А мешкови на с бубенцами — шаманское обрядовое одеяние. Но где все-таки сам новый шаман? Хозяйка, неопределенно отмахнувшись, громко рассмеялась, что, надо полагать, оз начало: ничего, никуда шаман не денется! Когда печь раскалилась и на дне ее осталась только маленькая кучка тлеющих углей, хозяйка слегка обмела конусообраз ные стенки и стала облеплять их сырыми лепешками. Мы помогали этой улыбчивой и гостеприимной женщине. Девушки наши, любопытствуя, продолжали расспрашивать, где же новый «кам». Хозяин, тоже посмеиваясь, ответил, что он скоро появится. Когда лепешки поспели и в воздухе вкусно запахло хлебом, где-то невдалеке раздались веселые мальчишечьи голоса, русский говор, посвист и смех. — Ну, вот и они, голубчики! — весело молвил Иван Павлович и подозвал смугло ватого черноволосого подростка лет 14— 15, который, как и другие, держал в руках лу кошко с малиной. Приветливо Иван Павло вич спросил его по-алтайски, не он ли но вый «кам». Парнишка обвел всех нас до вольно смышленым и серьезным взглядом ярко-черных глаз, потом, вполне оценив об становку, спокойно заявил по-русски: — Камлать не стану! Его русские друзья оживленно заговори ли о том, что Орылсут (так звали шаман ского преемника) осенью пойдет в школу — учиться грамоте. — Он способный! Его обязательно при мут!.. Кто-то шутя спросил,— а куда же девать наследство старого шамана, вон то, под елью? Тогда Иван Павлович уже не шутя пред ложил организовать школьный музей и тут же разъяснил, в чем польза музеев быта и обычаев разных народов. Лепешки оказались превкусными. У нас с собою был сахар, а у хозяев — чай-бадан. Ребята высыпали на стол чудесную крупную малину,— и получилось настоящее пирше-. ство. Когда небо между деревьями зазолоти лось и повеяло вечерней прохладой, наши девушки, деревенские ребята, и Орылсут вместе с ними, стали петь песни и завели хороводы. Молодой хозяйке тоже захоте лось походить в хороводе. Очевидно, она* уже помнила некоторые мотивы и довольно смело подтягивала певцам. Славная, право, женщина! И, наверно, тоже способная, как Орылсут,— дай ей только развернуться, как говорят!.. Да как же ее зовут?.. — Кырту! — весело ответила хозяйка.— Кырту! Орылсут и Кырту! И эти два имени я увезла с Алтая, и они нашли свое сюжетное и смысловое место в романе. На обратном пути, вновь и вновь думая о моих беглых бергалах, я уже представля ла себе многое, в том числе связи их с жи знью алтайцев. И природа Алтая, ее могу чие краски, медовый воздух ее высот, ее просторы, и новые, многогранные впечатле ния о людях, их характерах и труде — все это двигалось, жило и пело в душе. Вот она, всегда живая, незабываемая си ла увиденного, жизненно подлинного, над которой не властно даже само время. Время, конечно, что-то и отодвинет, а то и вовсе сотрет в памяти. Но как чистое золото от деляется от песка, так все главное,, прочув ствованное, избранное в мечтах и взвешен ное опытом и знанием — остается, живет молодо и Неустанно, подобно постоянно об новляющейся весной земле, ее вечнозеленым травам и листьям.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2