Сибирские огни, 1967, № 9
«ехнтрые наброски тоже пропитаны возду хом алтайских просторов. И как не вспом нить опять: увлечешься и жадно озираешься, что бы еще зарисовать. А спутники, заме чая эту жадность (приводившую, понятно, к непозволительной задержке в пути!), бы вало, переглянутся и продолжают сидеть, ‘будто все еще отдыхая,— добрые, славные товарищи мои! Но однажды я так и не смогла спра виться с рисунком, в котором неожиданно ■ оказалась живая натура. Это было уже поч ти в конце нашего путешествия недалеко от поселка, где нашим демографистам пред стояло сделать свои последние записи. Неторопливо поднимаясь к поселку и время от времени приостанавливаясь, мы, как часто случалось, залюбовались чудесной картиной, открывшейся перед* нами. Узкая трона, как-то вдруг выйдя'из лесу, вывела нас в долину среди холмов, покрытых таки ми яркими и пышными цветами, травами и какими-то кустами, что у всех в глазах за рябило. А впереди, над этой жаркой игрой красок, почти отвесно возвышался бархат но-зеленый мшистый утес, склон которого различался неясно, полускрытый нежно-зеле ным ельником. Вдруг над ельником раздал ся звонкий топот, и на вершине утеса, буд то взлетев, появился марал — и замер, как статуя. Его высокие ветвистые рога, каза лось, готовы были поднять само голубое летнее небо. Стройные ноги благородного оленя, точно вонзившись в горный камень « гордо поддерживая могучий рыже-дымча тый корпус, являли собой мощь и целесооб разную красоту живой и свободной приро ды. Слегка закинув вверх роскошно ветвис тую голову, марал не то прислушивался, не то всматривался во что-то. Желтоватое пятно на широкой его груди светилось, как дневная звезда. Трудно было б найти более величавую живую натуру для скульптора- анималиста!.. Но, едва мы успели его рас смотреть, марал, весь вскинувшись, вдруг взлетел опять — и исчез с глаз. Крепко запомнился мне этот последний заезд демографистов в поселок, где жили русские и алтайцы. Ивану Павловичу было известно, что недавно здесь умер старый шаман, по-местному «кам» (отсюда «кам лать», т. е. шаманить), который, говорят, за вещал назначить вместо себя какого-то но вого шамана. Что представляет собой этот новый, никто не знал. Но умерший старик, по мнению Ивана Павловича, был хитрым и злым: он пугал алтайцев тем, что может наслать на них любую беду. Сначала за глянули в несколько русских домов — со брать предварительные сведения о его пре емнике. Там, смеясь, ответили: остался ка кой-то мальчишка. Нового шамана на месте не оказалось — ушел куда-то. Хозяин юрты, худой и еще далеко не старый, встретил нас испуганны ми вздохами: старый шаман умер и наслал на них шайтана. Старуху-мать хозяина шай тан совсем замучил: пожелтела, как глина, «, наверное, скоро умрет. Действительно, старуха, после приступа жара, лежала в юрте почти без движения. Иван Павлович распорядился вынести ее ма свежий воздух. И тут опять пригодились его знаменитые карманы. После того, как ослабевшей больной, по настоянию Ивана Павловича, дали поесть, он спокойно ска зал, что никакого шантана нет, а есть бо лезнь, которая называется малярией. Сыну старухи и его жене Иван Павлович тут же выдал несколько порошков хинина и, с ис ключительным терпением проверяя, понятно ли, заставил повторить, как и когда надо давать больной лекарство. А потом выдал еще несколько порошков про запас, на слу чай, если заболеет кто-нибудь другой. Мо лодую алтайку уговорил навести чистоту в юрте и держать дверь открытой. Старухе на свежем воздухе стало легче, и обрадован ные хозяева решили угостить нас горячими лепешками. Но где же печь? «Да вот она, печь!» — пояснила жестом молодая алтайка. Она указала на довольно глубокую, конусообразно вырытую яму, обложенную плоскими, грубо обитыми ка менными плитами. По обе стороны этого своеобразного очага лежали два больших, изрядно поржавевших железных листа, ко торыми его прикрывали. Хозяйка быстро по доила кобылицу и на парном молоке заме сила тесто для лепешек. А хозяин* навалил в печь целую груду сухой древесины. Отойдя подальше от дымного столба, хо зяин повел всех за юрту и, просияв, указал на аккуратно сложенные клеткой кирпичи: это соседи, русские, делают из глины такой хороший камень, и он у них научился, к зиме у него в юрте будет печь, как у всех людей. Тут же возник оживленный общий разговор: подошли соседи, обстоятельного вида бородачи. Оказалось, их деды еще лет тридцать-сорок назад переселились сюда из Самарской губернии ввиду страшенного без земелья: у господ — десятки тысяч десятин самолучших земель, а у крестьян — одна супесь. На алтайских просторах бывшие сц,- марцы ожили, со здешним народом подру жились и показывают алтайцам все, что сами знают и умеют. Взять те же печи: их по-доброму не в юрте, а в рубленом доме класть бы. Пока мы, женщины, помогали молодой хозяйке делать лепешки, до нас доносились обрывки этого разговора. Смугловатые лег кие руки хозяйки работали быстро, а черные смеющиеся глаза и вся мимика ее молодого, привлекательного лица ясно говорили: надо угостить всех, всех, кто сейчас находится возле их юрты. Вдруг одна из наших девушек громко изумилась: — Смотрите-ка, что ж это такое? Под косматыми ветками старой ели сто ял большой бубен, внутреннюю часть кото рого занимала ярко и грубо раскрашенная фигура какого-то чудища, как сразу наиме новали его девушки. Тут же, на сучке, ви село некое одеяние из грубой мешковины с нашитыми на нем пестрыми лоскутками и 155
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2