Сибирские огни, 1967, № 9

можно больше материала, самого разнооб­ разного и даже «с запасом»,— нужны сове­ ты многоопытных людей!.. Отсюда для меня самый жгучий вопрос: к кому присоеди­ ниться, у кого поучиться?.. — Ладно, понятно! — вдруг с веселым и добрым смехом воскликнул мой собесед­ ник,— Поможем тебе, романист, поможем!.. Вот сегодня как раз должна выехать с разными поручениями от укома инструктор, Марья Васильевна. Вскоре она и появилась. — Ну, я готова! — раздался за дверью звучный и решительный голос. В комнату вошла высокая, крупная женщина лет под сорок. Из-под густых и темных бровей зор­ ко глядели живые карие глаза. Правый карман ее старенького серого жакета слегка топорщился — там был револьвер. Выслу­ шав краткое, но совершенно исчерпываю­ щее сообщение о моей особе, Мария Ва­ сильевна с явным интересом оглядела меня, потом слегка встряхнула за плечи: — Едем, значит, вместе? — Едем! — радостно ответила я, вдруг с первого же взгляда поверив, что Мария Васильевна именно тот человек, у которого я могу поучиться и узнать много нового. После обеда член укома, к которому Марья Васильевна обращалась запросто, называя его Ваней, снабдил нас добрым «командировочным пайком» и проводил «до коней». Хотя это были малорослые лоша­ денки под самыми простецкими седлами, я внезапно испугалась и даже отступила в сторону. — Не бойся, романистка! — рассмеялся наш добрый провожатый.— Заходи спере­ ди, потрепли конька по холке... Не бойся, не бойся... Ну вот... теперь сунь правую ногу в стремя... та-ак... а левую перекиды­ вай... та-ак... Что, не так уж трудна наука, верно?.. Стой! — внезапно вскричал он, за­ бежал в дом — и тут же вернулся, держа в руке какой-то странный темный камень.— Вот тёбе кусок каменной соли, на случай, если конь зауросит... Соль для него — пер­ вое удовольствие... Ну, езжайте, товарищи! Успеха вам во всем!.. Пока!.. Лошадка легонько подбросила меня в седле. Марья Васильевна удало гикнула и выехала вперед. Перед поворотом я пома­ хала рукой нашему заботливому товарищу, и он ответил так же приветливо. — До встречи! — крикнула я, благодар­ но думая об этом новом знакомом, который за какой-нибудь час успел сделать столько доброго и нужного для меня. До сих пор отчетливо помнится мне, что первые мои мысли тогда были о том, сколь радостно будет позже рассказать этому старшему другу и сердечному человеку, как прошло мое путешествие. Но мне больше никогда не довелось увидеть его. Воспоминания — всегда путешествие во времени. В молодости время идет с тобой рядом, рука об руку. В старости ты как бы удаляешься в глубь времени,— и уже крас­ ки жизненного вечера озаряют твой путь. Правда, утешаешься мыслью, что пурпур и синева вечерних облаков, в конце концов,— все те же краски солнца, хоть и на закате, и в них своя неповторимая прелесть и сила. Но прежде не было тех потерь, которые осознаются ныне как невозвратимые. Опять подбадриваешь себя: а память, влюблен­ ность в то новое и нежданное, что в моло­ дую пору твоей жизни открывали тебе лю­ ди, события, природа? Да, эта влюблен­ ность и радость познания сохранились нерушимо. Но ведь бывают потери, так ска­ зать, вещественные, предметные, осязаемые и зримые,— и никакие силы на свете не смогут их вернуть. Что могло быть более, предметным и, как потом оказалось, абсолютно невозвра­ тимым, чем, например, большая толстая тетрадь, собственноручно прошитая прочной суровой ниткой? А какая бумага!.. Такой крепчайше-неизносимой бумаги не нашлось бы тогда «ни у кого и нигде в обширном Советском государстве», как оценил ее наш алтайский издатель Глеб Михайлович Пуш­ карев. С этой самодельной тетрадью, взя­ той мной в путешествие, была связана одна памятная мне история. Готовясь к путешествию, я озабоченно думала: а где же я буду записывать до­ рожные впечатления? Да и зарисовать не­ пременно что-нибудь захочется. В магази­ нах продавались грифельные доски, детские блокнотики, но настоящих тетрадей не бы­ ло. Что предпринять? В то время агитпропом в губкоме был Леонид Андреевич Папардэ, старый боль­ шевик-подпольщик и обаятельный человек. К нему-то и посоветовали мне обратиться. Он отвечал, что бумага для тетради — и хорошая! — найдется. На каком-то складе она лежит кипами, и ей чуть ли не двести лет. Это — использованные с одной сторо­ ны плотные листы с церковными записями крестин, браков и похорон, конторскими и торговыми счетами. Действительно, бумага содержала сведения о множестве радост­ ных и печальных событий человеческого бытия. Особо интересны были торговые сче­ та разных «кантор» (в XVIII веке так только и писали — «кантора»). По этим счетам можно было очень конкретно пред­ ставить быт верхушки барнаульского гу­ бернского «света» и «денежных тузов». Так и получилось, что первые записи о путешествии по местам рабочих трагедий производились на бумаге того же XVIII века. Не скрою: мне это представлялось даже символичным!.. ...Пункт, до которого я должна была ехать вместе с Марьей Васильевной, был мне ранее совершенно неведом. Она еще назы­ вала то место «сельцом у пруда». Там нам предстояло встретиться с небольшой груп­ пой демографистов. Руководитель этой группы Иван Павлович, по ее словам,— ин­ тересный, бывалый человек, старый револю­ ционер. Каждая цифра, им представленная. 10 Сибирские огни № 9 145