Сибирские огни, 1967, № 8

Вслед за ними топтались на месте от нетерпения ученицы монастырской гимназии — среди них тогда была еще Марта, сестра Юлека,— потом послушницы и, наконец, мо­ нахини, одетые в белоснежные рясы. В конце шеренги, у самых монастырских ворот, сидела в резном кресле настоятельница. Только карета въехала на мост, как все встречающие закричали: — Слава! Слава! А когда крики немного поутихли, монахини затянули по-латыни какую-то мо­ литву. Татарник посыпался на карету и под ноги коням, которыми правил Кокот. Же­ ребцы были молодые, горячие, недавно приученные к упряжи и предварительно спе­ циально подкормленные,— потому и выглядели они великолепными, свежими, не то, что рабочие лошади, от плуга и бороны, которые ходили всегда, понурив головы. Напуганные криком и падающими им под ноги цветами, жеребцы стремительно рванули вперед. Кокот изо всех сил потянул вожжи и другой рукой нажал на тормоз. Экипаж Занесло в сторону. Монахини отскочили с дороги. Тогда подбежал огородник и схва­ тил правого жеребца за узду. На мгновение он повис в воздухе, когда гнедые встали на дыбы. Пение прервалось, возник переполох. Сестра Эмилия подскочила к ученицам, сбившимся в одну кучу, и велела им возвращаться на место. Огородник и Кокот суме­ ли, наконец, успокоить всполошенных жеребцов и провести их дальше размеренно, но­ га в ногу, так, как предусматривала программа торжеств. Карета остановилась перед дорожкой из красного сукна. Маевская и Юлек, нако­ нец, увидели преподобную матерь, но только на секунду, так как ее тотчас же засло­ нили монахини, и уже не удалось посмотреть, как ее приветствовала настоятельница. Лишь позже, когда все немного успокоилось, сестра Эмилия, управлявшая монастыр­ ским хозяйством, вереницей провела обитателей фольварка по красной дорожке. В рез­ ном кресле сидела теперь преподобная. Люди подходили к ней по очереди, склоняли головы и целовали, словно епископу, большой перстень на указательном пальце. Ста­ рая Андзя даже всплакнула от волнения. Потом все разошлись по своим квартирам, и остаток дня прошел без всяких событий. Только вечером сестра Эмилия вместе с двумя послушницами принесла в бельевой корзине груду пакетов и раздала каждому по одному. В пакетах были кусочки пирога, колбасы и кулечки с земляникой. Когда через неделю преподобная матерь покидала монастырь, кони медленно шли между двух шпалер, образованных людьми, а вожжи свободно свисали у Кокота с колен... Сейчас опять все жители фольварка стояли на мосту, лишь на сей раз ни у кого не было ни празднйчной одежды, ни татарника в руках, но, когда наконец копыта за­ стучали по доскам, огородник неожиданно крикнул: — Слава! Он любил выкрикивать привествия по любому поводу: эта привычка сохранилась у него с военной службы. Никто лучше него не умел устроить фейерверк во время пасхальной процессии в Великую Неделю. Тогда он оказывался единым в двух и трех лицах. Один залп гремел впереди, потом позади процессии, с левой и правой стороны, потом опять впереди и сзади. Кортеж с фигуркой Христа, держащего хоругвь, продви­ гался точно в зачарованном, светящемся ожерелье, из центра которого ключом била ликующая песнь: «Веселый день у нас настал...» Монахини очень ценили огородника за эти пиротехнические таланты. Приезда Кокота, который вчера отправился в город, в канцелярию старосты, с нетерпением ожидали все. Сразу после того, как солтыс из ближней деревни объявил, что можно ехать на Запад, Юзеф первым принял решение. Он громко сообщил об этом при сестре Эмилии и заявил еще, что хватит ему служить по чужим людям. — Не забудьте, Кокот, вы пока еще живете в монастырском доме, а этот ваш собственный на воде вилами писан,— заметила монахиня словно мимоходом, но Кокота вовсе не испугала такая угроза, и это видели все. Им немного восхищались и одновре­ менно завидовали его отваге... — Слава! — вслед за огородником тоненько повторила старая смиренная Андзя, и так же, как при встрече преподобной матери, у нее на глазах появились слезы; но 96