Сибирские огни, 1967, № 8

Чаще всего думаю об этом там, в монастырском подвале, когда стою над корытом, на­ битым рясами. Никогда б не подумала, что мне придется стирать чужие вещи; если б не война сейчас, наверное, у меня был бы уже свой магазинчик и дом. Грош к грошу откладывала; в подместье Сохачева ставили тогда несколько таких домиков, я ходила смотреть. Бревна еще пахли смолой, отдельно комната, отдельно кухня, кладовая и к этому сарай во дворе, а со стороны шоссе — комната для магазина... Не видать их там? Что-то у меня, похоже, зрение портится. — Не видать.. Теперь, наверное, мама, у тебя все это будет. Домов на Западе масса, дают, какие захочешь, ну так и под магазин, видимо, дадут. — Молодой ты еще и легковерный. Никому сейчас, верить нельзя! — Если бы не война... Одной твоей тетке при немцах повезло. Она, как кошка, всегда сумеет упасть на все четыре лапы Пришли немцы, сразу же пробралась поварихой в комендатуру, потом, когда пришли русские и наши, в тех же самых домах разместили польскую ко­ мендатуру, а она по-старому хлопочет на кухне! Хахаля еще себе присмотрела! Не желаю ей ничего плохого, потому что она мне родная сестра, но если б люди были по­ умнев, то быстро бы этому военному рассказали, какие она штучки с немцами вы­ творяла. — Тетка нам все же помогала во время войны. Я помню, мы как-то стояли у ко­ мендатуры, прятались за каштаном на углу. Тетка Геня вынесла нам тогда кусок ко­ нины, немножко муки и жира, даже коробочку монпансье, потому что праздники были близко. Никогда в жизни так не объедался конфетами, как тогда! — Что ты знаешь? Она помогала потому, что хотела, чтоб я ее перед людьми обелила и чтобы она могла потом сказать, что это она не для себя старалась. Теперь заглядывает мне в глаза, боится, как бы я что-нибудь хахалю не шепнула... Солнце спустилось до линии горизонта, и лучи его падали сейчас косо, почти параллельно земле. Водяная курочка исчезла в тростнике, и только по его колыханию можно было определить, что она еще там. — Смотрите, Кокот возвращается.! — внезапно крикнул огородник. Мать и Юлек даже не заметили, как он подошел. Фуражку огородник сдвинул на затылок, одет он был, как обычно, в сорочку без воротничка, бриджи и начищенные сапоги, которые но­ сил и летом и зимою. — Кокот возвращается,— повторил огородник. Он был так взволнован, что сперва зажег спичку и лишь потом принялся свора­ чивать цигарку. Мать и сын посмотрели на дорогу, по которой медленно ехала телега с плетеным верхом, принадлежащая старому Матерскому. Маленькая худая лошадь бол­ талась между оглоблями, точно не могла обрести равновесия. Телегу она тянула с уси­ лием, но и с полным безразличием, словно была под гипнозом, голову опустила почти до самой земли. Матерский два раза в день выезжал с телегой на станцию, отстоящую от деревни за шесть километров, и таким образом зарабатывал на содержание себя и лошади, которой, впрочем, каждый предсказывал близкую кончину. Иногда старику удавалось взять нескольких человек, на сей раз, однако, он вез только Кокота. Тот си­ дел на заднем сидении, хотя на переднем было еще много места; но Матерский никому не позволял садиться рядом с собою, боялся, что треснет поврежденная ось. Когда повозка миновала высокий развесистый серебристый тополь, одиноко сто­ явший посреди дороги, прибежала жена Кокота с двумя девочками — Каськой и Ма- рыськой, следом за ними — скотник с женой, старая Андзя, которая гладила монахи­ ням белье, кузнец и еще несколько человек, проживавших в хозяйственных построй­ ках монастыря. Все остановились на краю моста. Ровно два месяца назад, на этом же самом месте, все высматривали черную карету, в которой должна была приехать преподобная матерь ордена. После войны это было первое посещение ею монастыря, и сестры-монахини готовились к этому при­ езду с большим, нежели обычно, тщанием. В начале аллеи, которая протянулась от моста до самых монастырских ворот, выстроились обитатели фольварка, одетые, соглас­ но пожеланию сестры Эмилии, в праздничные наряды и с пучками татарника в руках. 95