Сибирские огни, 1967, № 8

в шкатулку, под подушку или в темный укромный угол. О ней должны знать все! Люди, дома, улицы и... звезды! Поэтому, когда я полюблю, то не смогу прятать своего чувства. И не постесняюсь кричать о ней, о люб­ ви своей, даже на перекрестках. Пусть знают все. Знают и радуются со мной! И вот теперь...—Колька на какое-то мгновение запнулся, но, с вы­ зовом сорвав шапку, гордо поднял чубатую голову, оглядел стоящих внизу и сказал так просто, горячо и страстно, что мы с Леной вздрогну­ ли:—Я полюбил! И говорю во все-услы-ы-шание,—уже в полную силу своего могучего голоса воскликнул он: —Люб-лю-ю-уП Колькино «люблю!» прокатилось над запрудившей весь перекресток толпой, отдалось эхом в переулках, понеслось по широкой просеке глав­ ного проспекта. В полной тишине, такой полной, что было слышно, как у него под ногой хрустнула льдинка на крыше, он сделал движение, чтобы спустить­ ся. Но его задержал взволнованный девичий голос: — А ей ты об этом сказал?! Колька, застигнутый врасплох, застыл на месте, потом смущенно переступил с ноги на ногу, резко нахлобучил шапку и угрюмо ответил: — Нет. Не сказал... Но тот же голос настойчиво допытывался: — А она здесь? Колька готов был провалиться сквозь крышу, но деваться было некуда: — Здесь. — Ты можешь ее показать? Положение у Кольки стало окончательно пиковым. И он, словно в холодную прорубь, бухнул: — Могу. Вот она! —и показал пальцем вниз. Лена тихо охнула и бессильно повисла на моей руке. Я подхватил ее за талию, но ребята вокруг поняли мой жест по- другому: десятки рук оторвали ее от меня и буквально забросили на крышу киоска —в протянутые Колькины руки. Не успела Елена прийти в себя, как уже стояла рядом с Николаем. Над весело бушующей толпой воздух содрогнулся от такого мощ­ ного «ура!», что в ответ раздалась перекличка милицейских свистков. На киоске Колька, растерявшийся от всего, что он натворил, нелов­ ко обнял Лену за плечи, не рискуя притянуть ее к себе. А весь затеснен­ ный перекресток густо, требовательно орал: — Целуйтесь, черти! Не теряйся, кудрявый, в первый раз! Обнимай крепче!.. В городе мне пришлось задержаться. Отец тоже был в длительной командировке, а мать расхворалась, и накопилось много всяких семей­ ных дел, которых, кроме меня, провернуть оказалось некому. Добирать­ ся в одиночку, уже наверняка в самую распутицу, к своим, в агитколон- ну, совсем не улыбалось, не хотелось просить разрешения на задержку и в совпрофе, куда я заявился ходатаем по сверхлимитным ассигнова­ ниям. Но иного выхода не было. Пришлось хлопотать и о личном. В совпрофе, в том ответственном кабинете, где могли решиться оба вопроса, меня ожидал не совсем приятный сюрприз: за столом солидно восседал пролеткультовский дружок... Соловьев. Выходит, повысили «Сладкопевцева»! — A-а, рабочий класс из села! Заходи, заходи. С чем пожаловал? Я коротко рассказал о причине приезда и, запинаясь, ожидая но­ 6