Сибирские огни, 1967, № 8

В палате все больше становилось ходячих. Их переводили одного за другим на второй этаж к выздоравливающим. Свободные койки занима­ лись новичками. Наконец, окончился и мой постельный режим. Вернув­ шийся к нам Иван Данилович почему-то с большой неохотой разрешил попробовать встать, но, видимо, я его все же допек просьбами и всякими обещаниями вести себя как положено. На второй день, хоть и кружилась голова, я отбросил в сторону вся­ кие «как положено», выбрался в коридор и стал искать Колькину особую палату. Пришлось проделать сложный, немалый путь. Палата оказалась в тупике после двух коридорных поворотов. Через няню Леонтьевну Колька мне не раз передавал, что устроили его очень хорошо и он как в облаках плавает. Но только увидев это «пла­ ванье»,, я понял, почему Данилыч уезжал от жены в Спецкомандировку. То, что одна нога у Кольки была задрана кверху и к ней через блок при­ вязана увесистая гиря —не удивляло: картина обычная. А вот то, что он не лежал на кровати, а действительно парил над нею на сложной систе­ ме широких полос и переплетов брезента с многочисленными торчащими прокладками и подкладками,—сразило, и я присох к порогу. Палата была похожа на тесный цех с плотной паутиной трансмиссий, а сам Колька висел на них, как неподатливый конь в кузнечном «станке» для подковки. Навстречу мне рванулась сестра: — Посторонним сюда нельзя!—и загородила вход раскинутыми руками. Я только хотел обозлиться, но выручил Колька: — Ошибаетесь, сестрица, это не посторонний, а друг детства. Вам бы сейчас лучше уйти, а то, ей-ей, опять начну «Гаврилиаду» читать... Сестра опустила руки и проскочила мимо меня в дверь. Колька удов­ летворенно крякнул и сказал: — Вот, Сережа, еще раз убедись в силе Александра Сергеевича. Действует магически. Что значит настоящий поэт. В самый критический момент всегда выручит. Проходи, садись,—И Колькина рука гостепри­ имным жестом протянулась между брезентовых трансмиссий.—Что-то ты мне не нравишься. Худой, бледный. Влюбился, что ли? — В няню Леонтьевну влюбился! Вчера только еле выпросился на ноги стать. — Завидую. Мне еще до этого долго... Разговор не налаживался. И без слов все было ясно. Но я спросил: — Как ты тут? — Как тебе сказать? Сносно. Лежу. Делать нечего. Занимаюсь са­ моанализом и воспоминаниями. Хотел начать мемуары писать, да для писания поза неудобная. Меня взорвало: — Зато для позерства удобная! И когда ты от него отделаешься? Не самоанализ, а самолюбование. И тут роль играешь: смотрите, любуй­ тесь, как со мной интересно занимаются! Колька взъерошился тоже: — Не столько со мной, сколько с этими штуками,—он показал на путаницу ремней,—целой бригадой возятся. — Для тебя же. —-'Для меня —постольку-поскольку. Больше для медицинского ин­ тереса. Я для них что? Материал. Как Данилыч говорит «субъект — объект». Благо есть над чем помудрить. То стояк выдвижной, то ре­ мень какой-то особенный... А мне, думаешь, легко на разбитой спине ле­ жать?! Черту бы душу заложил, только носом вниз хоть на минуту повер­ нуться! Хоть на минутку, понимаешь?!'—он вздохнул и закрыл глаза.— 61