Сибирские огни, 1967, № 8
— Ну, вот и лады. Спасибо за доверие. Сейчас будем и пересе ляться. — Куда? — На мое полное попечение. Чтобы никому не мешать. — Только... доктор, нельзя ли... без каталки обойтись. Трудно с пе рекладкой... Боюсь —не выдержу... И опять Старшой... воспитывать начнет. — Это несложно, обойдемся без каталки. Через несколько минут санитары распахнули обе створки двери, по дошли к Колькиной кровати и покатили ее. Возле них суетилась Ле онтьевна: — Вы полегче, полегче, ироды! Вам только бревна возить. Колька и тут оказался верен себе. Проезжая мимо меня, только и сказал: — Ты, черт...не вздумай обо мне... домой написать! Понял? —А у по рога с трудом поднял руки и помахал палате: —Не скучайте, мужики! Ча ще... клизмы просите.—И уже из коридора донеслось: —Для бодрости! С подушек вслед поднялись головы: — Леонтьевна, это его куда? — В третью палату, ребята, в отдельную. Там теперь Иван Данилыч над им колдовать зачнет. В те, уже ставшие далекими, времена не было ни механических сер дец, ни искусственных легких. Врачи не были вооружены очень многим из того, что есть у них сейчас. Но и тогда невозможное становилось возмож ным для тех, кто владел гордой силой мысли —«Надо жить!» Нас, больных Ивана Даниловича, стал вести другой врач. На воп рос—почему? —мы получили короткий ответ: «Иван Данилович занят важной работой». Всем стало понятно: важная работа —это Колька. И хоть говорят, что своя боль всегда больнее, Колькина судьба не давала нам покоя. Как ни старались уверять нас, что все идет хорошо, палата узнала, что там, в «третьей, отдельной», далеко не все ладно. Иван Данилович поставил там себе кровать и совсем не уходит домой. Жене позвонил, чтобы она не волновалась и числила его в командировке. Дня через три наша основная осведомительница—няня Леонтьевна — таинственно сообщила: — Нонче утром Иван-то Данилыч этак фершала шуганул, что у того и склянка из рук —бац! —и об пол. Чой-то не то ему принес. А надо срочно. «Тут,—кричит,—минуты решают, а ты что мне суешь?!» Да как его с самой что ни на есть верхней матушки... Это с им только в крайно сти чувств случается! — А парень-то, парень, Леонтьевна, как?! Живой? — Ежели не выносили, стало быть живой. Но видать по всему — тяжелый.—И Леонтьевна, захватив пару «уток», вышла. — Вот тебе и подписка! —вздохнул пограничник Вася. — Сам себе увольнительную на тот свет выдал! Дядя Митяй упрямо бубнил: — Все одно —Данилыч его вызволит. Он такой, он все могет. — Видать, не все. ежели фершалов матом кроет... — Фершал что? Фершал не барышня. А вот парень сгинет —тогда -хоть заматюгайся, не возворотишь... В разноголосицу вмешался Плотников: — Такие, как Николай, по краткосрочной увольнительной на тот свет не уходят. 58
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2