Сибирские огни, 1967, № 8

что делать этого не нужно. А Колька все ходил и ходил, набирая огром­ ные охапки цветов, возвращался и сыпал на могильный холм, пока не покрыл его весь огоньковым цветением. Потом сел рядом с могилой на серый валун, вытащил блокнот и стал лихорадочно быстро писать. Вы­ рывал и комкал листки, снова писал, медленно обводя вокруг пустыми отрешенными глазами. Но дальше произошло совсем неожиданное: Колька резко отбросил листки, вынул маузер, уткнул его стволом в висок. Я хотел крикнуть, броситься, выбить у него из руки маузер, ноги налились противным свинцом. В тот же миг через поляну метнулась чья-то фигура, и я услышал окрик Евсеича: — Как, подлец, посмел?! На чьей, на чьей могиле посмел?! Свинец сразу перестал сковывать ноги, и я тоже рванулся к па­ мятнику. Колька, по-деревянному тупо, посмотрел на нас обоих, безропот­ но отдал мне маузер, отошел и опустился на валун. Евсеич сел рядом: — Ты, Николаша, это ни к чему. Зря. Все нам понятно: и горе твое, и что, вроде бы, для тебя солнце погасло, и утро никогда не на­ ступит. Колька молчал. Евсеич было хотел обнять Кольку за плечи, но рука у него отдер­ нулась, и он сделал категорический жест: — Цельность и борьба вокруг. А ты боец. Какая бы на сердце мор­ щина не легла, а голову вешать права мы не имеем. Тебе нужно сейчас взъяриться. Да так взъяриться, чтобы лицо бойца-героя показать... и имя Лены знаменем повсюду пронести. Колька будто и не слышал. Долго сидел, опустив голову. Евсеич встал. — А теперь пошли, Николай, к людям. Я задержался и стал собирать скомканные и брошенные Колькой у валуна блокнотные листки. Расправил, разгладил на коленке, сел на валун и стал с трудом вчитываться в разбегающиеся в разные стороны по листкам строчки: В наше время метельное, вьюжное, Хоть ухваткой всегда я и смел, Слово самое, самое нужное Я сказать тебе не успел... И корявая дрожащая строчка: «Все равно не то, все равно плохо». Недаром Николай не хотел речей над гробом Лены. Миньку Несогласного из-за деревянной ноги в самоохрану не взя­ ли. Но он по этому поводу закатил такой скандал, что все отступились и винтовку ему выдали. «Шут с ним—пускай своих вдовух охраняет!» Но напрасно Минькины подопечные оставляли в сенях ненакинутыми дверные крючки. Не приходил он и в первую, и во вторую, и в пятую ночь. Оставив одной из них в заклад латунную певучую гармонь, а вме­ сте с ней обещанье: «Ожидай!» —Минька исчез. Стал Несогласный «от- рядником-одиночкой». Не бывает таких, а он стал. В охотничьем сыске, сильнее, чем самые горячие и ласковые бабьи руки, его притягивало другое. ...Почти у самой поскотины Кружилихи разбросились Лешачьи лога. По названию и место. Паутинным хитросплетением вдоль и по­ перек раскинулись по округе овражки и лога, заросшие неистребимым чертополохом, крапивой-жигучкой, репьем и бурьяном. Гиблое место. 47